Мальчик изумленно уставился на них, но все-таки поглядывал и на сторожа.
— Ну, пойдешь или нет?
Он отрицательно замотал головой и снова уставился на парочку.
Этот первый в их жизни поцелуй длился очень долго.
Сторож уселся.
— Все равно от меня не уйдешь.
Началась осада.
С подавленным стоном Ханна снова отыскала губы Томаса. Но тут же впилась ногтями ему в шею, оттолкнула от себя и убежала в дальний конец острова.
Боковые стенки купальни рухнули. Высоко взвилось пламя.
Мальчик сел, достал из кармана бутерброд, поднял верхний ломоть, проверил, нагнув голову набок, много ли там масла, и, прежде чем приняться за еду, аккуратно опять сложил оба ломтя. Он чувствовал себя в полной безопасности.
Сторож пустился в дипломатические переговоры:
— Если подойдешь ко мне сейчас, я уж, так и быть, отпущу тебя. А как тебя звать?
Мальчуган вытянул шейку:
— Вот еще, нашли дурака! Я ведь не спрашиваю, как вас зовут.
Ханна вернулась лишь четверть часа спустя, она шла медленно, сдвинув лопатки и заложив руки за спину, словно хотела спрятать обнаженные плечи. Маленькие груди обрисовывались резче. Глаза были еще мокры от слез.
Она села на пень. И вдруг досадливо повела плечами, не в силах удержаться от смеха: мальчишка, усевшись по-турецки на траве прямо против сторожа, невозмутимо запихивал себе в рот остатки бутерброда.
Четверо сидящих составляли прямоугольник, они могли бы затеять игру в мяч. Все молчали. Собака тоже успокоилась и шлепала по воде, что-то вынюхивая.
Обугленные остатки купальни дымились, только по краям все еще потрескивали язычки пламени. Солнце поднялось уже высоко. Сторож вытащил часы, кряхтя и ворча себе что-то под нос, поднялся, свистнул собаку и поплелся к городу, где его ждал горячий суп.
Глаза мальчика просияли, голубизной они могли поспорить с небом. Как зверюшка, кинулся он напролом через заросли тальника. Они услышали всплеск воды, топот ног по полю и звонкий призывный крик, а затем и донесшийся издалека чуть слышный ответ товарищей.
Потом все смолкло. Влюбленные остались одни на земле, их разделяли пять метров луга и тайна, охраняемая драконом стыдливости.
Законы жизни чисты и чудодейственны.
Ханна по-прежнему сидела неподвижно на пеньке, спрятав обнаженные руки за спину; она держалась очень прямо, и в этой напряженной позе было что-то неприступное.
У подмышки из-под платья выглядывал край рубашки, узкая белая полоска, обрамлявшая стыдливую красоту ее шестнадцати девичьих лет. Плечи Ханны уже мягко округлились, но стан был еще чуточку худоват.
