— Ну и сорванцы! — ошеломленно, но с восхищением воскликнула Ханна, уселась на траву и стала глядеть в пламя, игравшее всеми красками солнца. Они думали, что одни на острове.
Но тут у вербы рядом с ними выросли две грязные ручонки, ветки медленно и осторожно раздвинулись, и показалась мордашка истинного поджигателя, испытующе обозревавшего берег широко раскрытыми голубыми глазами. Сын письмоводителя на четвереньках выполз из-под куста и онемел от страха, увидев перед собой сидевшую на траве парочку.
Это он и был коноводом. Даже своевольный братишка Ханны, худой, загорелый непоседа с двумя рядами белоснежных зубов, подчинялся безрассудной дерзости товарища. Эта троица никогда не разлучалась.
Дома сын письмоводителя был молчалив и замкнут. Он походил этим на отца. Часто к концу ужина он засыпал на стуле с широко открытыми, остановившимися глазами. Прошлой зимой он раз пять говорил матери: «Сегодня ночью жди пожара». И всякий раз несколько часов спустя где-нибудь да загоралось. Можно было подумать, что его страсть поджигать скирды соломы в поле или сухие изгороди коренится в каком-то таинственном родстве его натуры с огнем. Со спичками он не расставался.
— Только подойди, разбойник, только подойди! Уж ты-то от меня не уйдешь! — Сторож стоял на высоком берегу и торжествующе размахивал над головой палкой.
Ханна невольно обвила шею возлюбленного, а он обхватил ее талию и положил руку на бьющееся сердце под маленькой твердой грудью.
Мальчик стоял сам не свой от страха, готовый бежать, и озирался, не зная, куда броситься. Бежать было некуда. На другой берег он перебраться не мог — река была слишком глубока, а на этом стоял сторож с приплясывающей в охотничьем раже собакой. Попался!
Сторож, которому не видна была сидевшая за кустами влюбленная пара, с трудом сполз с крутого берега к воде.
— Сейчас же иди сюда!
Мальчик отступил к противоположному краю островка.
— Сию же минуту иди, не то я тебя так излуплю, что своих не узнаешь! — Сторож, беснуясь, топтался на узкой полоске прибрежного песка.
Тут мальчик понял, что старику вброд через протоку не перейти. Засунув руки в карманы штанишек — куртки на нем не было — он преспокойно заявил:
— Не пойду.
Ханна тоже это поняла. Она и другой рукой обхватила шею любимого и откинула головку. Внезапно она почувствовала его руку на груди, к детской радости примешалось новое чувство, взгляд стал по-новому жарким, и губы полураскрылись. Она привлекла к себе голову Томаса.
