— Вам не следует столько пить.
— Не поучайте, Томас, не поучайте. Ваше здоровье!.. Симпатичен ли я тебе, юный брат мой? Да, я вижу это по твоим глазам.
Перед столом судорожно вытянулся торс в студенческом мундире, щелкнули каблуки, и снова прокричал попугай. Вслед за тем студент схватил стакан и выплеснул его господину Гуфу в лицо.
— Что вы делаете? Это же мерзко! Дуралей! — Томас, побелев от гнева, вскочил из-за стола и невольно стал в позицию для бокса.
Прижав подбородок к груди, господин Гуф прикладывал платок из тончайшего батиста к лицу и костюму и беззвучно смеялся куда-то в пространство и про себя, смеялся, словно только что услышал остроумнейший анекдот. Но глаза его были влажны и лицо подергивалось.
Прошлым летом Теобальд Клеттерер купил по случаю на слом небольшой домишко и из кирпича, черепицы, половиц, окон и дверей удлинил свой одноэтажный, и так уже вытянутый в длину домик еще на двенадцать метров. Пристройка предназначалась для Томаса и его будущей супруги.
Когда Ханна после обеда заглянула в сад к Клеттерерам, Томас в белых трусах и боксерских перчатках стоял в одной из комнат этой пристройки, где вместо мебели свешивался с потолка мешок с песком.
Она уселась снаружи на низкий подоконник.
— Добрый день… Так как же?
Напрягши мускулы, Томас продолжал приплясывать на носках вокруг мешка с песком, нанося удар за ударом, как будто от этого зависела его жизнь.
— Ну, хватит с тебя! Пошли гулять.
Однако и тут он ничего не ответил. Спина и плечи были у него хорошо развиты, ноги тоже, а вот предплечья несколько жидковаты.
Ханна устроилась поудобнее: оперлась спиной об оконную раму, поставила ножки на подоконник и обхватила руками коленки.
— Ты что же, не слышишь, что я тебе говорю?
— Не урони часы!
Часы лежали на подоконнике.
— Удивительно, как это ты вообще меня заметил!
Тут на дорожке показалась фрау Клеттерер с двумя студентами.
— Томас, к тебе пришли.
Они явились с вызовом от студента, которому Томас сказал: «Что вы делаете? Это же мерзко! Дуралей!» Первому секунданту, известному бретеру, уже перевалило за тридцать, и он имел мало шансов кончить курс. Товарищи по корпорации боялись и терпели его потому, что он славился как непревзойденный собутыльник, прекрасный стрелок и фехтовальщик, хорошо боксировал, и в трудную минуту можно было смело положиться на силу его кулаков.
Второй, совсем еще юный, бедно одетый студентик с землистым цветом лица, сын вдовы, которая ради него отказывала себе во всем, выставил острый носик и замер в этой позе, как загипнотизированная курица.
