— Он на свободе! Я знал, что справедливость, наконец, восторжествует.
А его жена сердечно сказала:
— Как я рада, фрау Юлия. Уж так рада! Вы оба очень друг к другу подходите.
Томасу пришлось спуститься в погреб за вином. Ханна пошла с ним, хотя он ее и не звал.
— Глупый, ничего такого не было. Он заговорил со мной и проводил немножко. Вот и все.
— Я ничего и не говорю. Очень рад, что ты не скучала.
— Он так хорошо рассказывал о своей стране… Правда, он очень милый и интересный.
Утром в парке с Ханной заговорил работающий в глазной клинике врач из Буэнос-Айреса.
— Знаешь, что самое занятное? Он говорит, что в Южной Америке бык вообще ничего не стоит. Если его зарежешь сам, то сдай только шкуру, а все мясо можешь забрать себе. Но если ты закажешь бифштекс в шикарном ресторане, то заплатишь за него пять марок. Правда, забавно?.. Ах, если бы так было у нас, отец только бы и делал что резал быков.
Будущий политэконом пояснил:
— Это оттого, что у них там больше скота, чем можно сбыть, а рабочей силы не хватает… А докуда он тебя проводил?
— Только до нового моста. Там я сказала: «А вот и глазная клиника».
Действительно, она это сказала. Но врач проводил ее через мост, она проводила его обратно, и так много раз туда и назад.
— Он очень почитает писателя Шекспира. Шекспир, говорит, создал чудесные женские образы. Он и разговаривает совсем не так, как другие люди, и выглядит совсем не так. Настоящий индеец!
Томас пристально разглядывал этикетку на пыльной бутылке и первый полез из погреба.
— За освобождение Оскара! — Садовник по обыкновению окинул всех взглядом и поднял бокал.
— Да, освобождение! Пока что он крепко сидит! — воскликнул отец Ханны, входя в комнату. — Я с ним доехал до следственной тюрьмы. А там перед самым моим носом захлопнули ворота… Все! — Он потер кончики пальцев и потянулся к бокалу, который садовник, даже не пригубив, поставил на стол.
— Ах, ничего тут страшного нет. Ведь вот со мной Тэкстэкс беседовал вовсе даже о посторонних вещах, правда, Юлия? Оскара сегодня же выпустят. Мне-то лучше знать.
— Уж если ты что сказал, так тому и быть. Но, возможно, у господина Тэкстэкс бывает когда тэк-с, а когда и этэк-с.
— Настало время нам верность другу доказать! Но что же делать?
Письмоводитель осушил третий бокал.
— Ничего тут не сделаешь.
— Мы не допустим, чтоб безвинный платил за преступление, свершенное другим. Теперь иль никогда поднять обязаны мы голос.
— Значит, то есть как это голос?
