Это пятидесятилетнее, беззубое, хромоногое существо, в полном смысле слова кожа да кости, полгода назад родило ребенка и не чаяло в нем души.
Фрау Фирнекез унесла бурые помои на кухню, выплеснула их в кофейник, налила воды в чугунок, кинула в холодную воду кусок шпига и морковь, поставила на огонь, а своего Карльхена положила на плиту рядом с коробкой для воды.
Толстая соседка, у которой был безработный муж, четверо ребят и пустой шкаф на кухне, появилась в дверях и робко попросила горсточку муки. Фрау Фирнекез с готовностью помогала соседям, нуждавшимся еще больше, чем она.
— Ну, как она, жизнь? — сдавленным голосом, но развязно осведомился Оскар Беномен.
— Да как нашему брату живется в нынешние времена, перебиваемся, не правда ли, господин Фирнекез? — ответил за портного письмоводитель, а Соколиный Глаз бодро и вместе с тем смущенно усмехнулся вправо.
Ничего не сказав, портной слез со стола. Нынешние времена и события его не интересовали. В нем постоянно что-то бродило и вызревало, и это что-то он скорее угадывал чувством, чем контролировал разумом. Сантиметр висел у него на шее, как цепь. Фирнекез трудился не покладая рук, все ему задалживали — и он это терпел. Только по прошествии известного времени, дойдя до соответствующего накала, он вдруг соскакивал со стола, шел к кому-нибудь из должников — и за один присест пропивал полученные деньги.
Оскар Беномен объяснил господину Фирнекезу, который за всю свою жизнь не сшил ни одного фрака, что им требуется четыре особо элегантных фрака, но что с деньгами придется немного повременить. Соколиный Глаз тоже вставил слово. А письмоводитель убежденным тоном подхватил:
— Господин Фирнекез, конечно, не откажет.
На лице портного ожили одни только глаза, он ничего не отвечал, не слышал уговоров, — он уже снимал мерку.
Тут из кухни раздался рев Карльхена, и вдруг господин Фирнекез, с остекленевшими от гнева глазами, кивнув на дверь, мягко и внешне спокойно изрек:
— Доухаживает она его до смерти.
Проклиная всех и все, фрау Фирнекез подхватила орущего Карльхена с горячей плиты и смазала ему обожженную попку растительным маслом.
Ганс Люкс неподвижно сидел за кухонным столом с ножом в руке, уставившись в тазик с очищенной картошкой, возле которого лежала телеграмма из Гамбурга.
Тетка телеграфировала, что прибудет в четверг вечерним поездом. Двадцать шесть лет она прожила в штате Огайо.
Фрау Люкс стояла, прислонясь к плите. У нее были темные огненные глаза, гладкая, блестящая, почти коричневая кожа чужеземки, пухлые вишневые губы и гибкий стан. Она походила на девушку с Малайских островов, хотя ей уже исполнилось тридцать пять лет. Дети пошли в нее, у них были такие же гибкие, тонкие, смуглые руки.
