С глухим, ни с чем на свете не сравнимым стуком гроб опустили в могилу.
Священник бросил первые три лопаты земли, глухо забарабанившей о деревянную крышку, и передал лопату фрау Фирнекез. Но она не может, не в силах это сделать. Она даже не взяла лопаты. Она обратила плоское лицо к пустому небу, в ничто.
Лопату взял портной, чтобы сделать то, что положено, но когда он раскрыл руку, из нее выпал розовый вязаный башмачок Карльхена.
Священник ушел. Все по очереди подходили и бросали землю в могилку. Соколиный Глаз покосился на воробья, который чистил перышки и, повернув головку, в свою очередь искоса поглядел на человека. Соколиный Глаз чувствовал себя превосходно. Сейчас он будет петь. Он исполнял партию первого тенора.
Кое-кто уже отошел от могилки, и тут, прыгая через каменные плиты, вдруг появился господин во фраке и в высоченном цилиндре. Его пропустили в круг.
— Значит, то есть…
— Помолчи!
Письмоводитель с опаской поглядел на приятеля, но Соколиный Глаз ответил ему радостным и невинным взглядом и подтянул спускавшиеся гармоникой брюки.
И вот уже четыре цилиндра стояли в ряд на взрытой земле.
Теобальд Клеттерер сунул в рот дудочку и, округлив глаза, подал тон. Дирижируя, он поднял руку, но тотчас ее опустил. Соколиный Глаз еще не приготовился. Чтобы удержать ноты, ему сперва пришлось левой рукой поддернуть правый рукав.
И вдруг, здесь, у могилы, ему припомнилась смерть жены. Резко мотнул он головой вверх и вправо. Письмоводитель побагровел:
— Так я и знал!
Квартет запел.
Когда шли к выходу, снова зазвонил кладбищенский колокол. За гробом матери семейства, и после смерти все еще казавшейся озабоченной, плача следовали ее уже взрослые сыновья и дочери: лишь теперь, когда матери не стало, поняли они свою утрату и горевали о том, чего не умели ценить при жизни.
Было уже половина седьмого. На землю легли от крестов длинные тени. Птицы смолкли. Скоро над могилками засветятся неугасимые лампады, и над вновь погребенными спустится ночь, их первая ночь на кладбище.
— Но богаче я от этого не стал.
Приятели с недоумением взглянули на Оскара.
— Ну да, чего я только не пережил за последние дни. Подозрение в убийстве, тюрьма, свадьба, похороны!.. Нет, надо нам зажить по-новому… А пели вы превосходно.
На лестнице письмоводителю повстречался босоногий мальчишка — разносчик газет. Жена лежала в постели.
— Ну как?
— Опять, конечно, он пялился вправо. — Письмоводитель уткнулся в газету.
Вдруг он швырнул газету в угол, сбросил с себя фрак, сорвал пиджак с гвоздя и без шляпы бросился вон из комнаты.
