– Я могу сказать вам только то, что сказала людям княгини, – заявила горбунья. – Госпожа ушла рано поутру, как обычно, и не вернулась И больше тут рассказывать не о чем.
Станнард с камарильей наверняка пытались надавить, заставить разговориться. Но ветераны Синей бригады – солдафоны, не слишком обремененные мыслями. Станнарду не понять того, как мыслит Эзабет.
Не прошло и десяти минут, как я обнаружил закрытый ящик в ее комнате. Бумаги там оказались вполне ожидаемые: масса рукописей, аккуратные строчки ровным почерком, черные чернила. Ничего интересного: диаграммы лунных орбит, вычисления, теоретические выкладки. Но отыскались и письма, прошлогодние и более ранние. Никаких благоглупостей и вежливостей, лишь обращение по имени и все та же галиматья о фосе, но каждое письмо подписано инициалами «О. Л.». Мало, но зацепка ценная.
– Ненн, отыщи мне список всех спиннеров Валенграда и найди в нем типа с инициалами О. Л. Если не отыщешь никого, бери список «талантов». Вряд ли многие понимают всю эту заумь с фосом. Кажется, у Эзабет все-таки есть приятель.
Когда Ненн ушла, я взялся за очередную бумагу из стопки. Ага, памфлет, какие оставляют на дверях церквей и на перекрестках. Ничего необычного. И святоши, и проповедники, и торгаши пользуются ими для рекламы контор. Но это памфлет необычный. Называется «Рабы Машины». Ба, знакомые слова!
– «Таланты» вынуждают работать до тех пор, пока их рассудок не трескается, как стекло. Их жизни принесены в жертву стяжательству и алчности.
На памфлете стояла дата. Завтра.
Ох же ты, твою мать…
Я скомкал бумагу в кулаке. Эзабет не подобрала памфлет. Она сама написала его. Она хочет выбросить всякую осторожность с крепостной стены. Если памфлет выйдет на улицы, мне еще раз заплатят за то, чтобы отыскать Эзабет, но притащить ее не домой, а прямо на виселицу. А я уже по уши в дерьме и не могу этого позволить.
Вот это полноразмерная хрень. Наверное, я чуть ли не единственный человек в этом городе, верящий в то, что Эзабет еще не свихнулась от передозировки фоса. Я всего лишь считал ее слегка сдвинутой. Ее надо остановить.
Следы не всегда оставляют ногами. Я знал, куда идти и где искать.
Чернила на странице смазаны. Обычное дело для мелкотиражных памфлетчиков, торопящихся выплеснуть полуграмотные откровения безразличной публике. Я шел через город. Холодный ветер хлестал лицо. Я был комком нервов, и злоба расползалась вокруг, будто мускусная вонь. На памфлете гордо значилось имя печатника: Питер Дитвин. Просто чудо, что он согласился оставить свое имя на такой писанине. Эзабет назвала князей предателями, распродающими запас фоса, должный идти в Машину. Эзабет писала про горькую участь «талантов», про их муки. Эзабет обвинила Венцера в заговоре. Если памфлет окажется на улице, Питер Дитвин угодит в самые глубокие и мрачные камеры цитадели – если, конечно, его связь со смертным бытием выдержит переезд туда.
