Путь продолжался. Нил не становился заметно уже или медленнее, и грести приходилось изо всех сил. Мигель греб молча, стиснув зубы, и напряженно размышлял. Альмор то жаловался на укусы мух, то декламировал стихи по-испански и по-арабски, посвященные битве Мигеля с катоблепасом. В стихах поминались такие подробности, что могли вызвать краску на лице генуэзского наемника в припортовом борделе. Мигель сперва пытался унять Альмора его же словами о непрактичной поэзии, но потом плюнул и успокоился.
Дни шли за днями. Нил опостылел обоим приятелям по самое не могу. Оба уже не обращали внимания ни на мух, ни на плывущих за лодкой крокодилов, и перестали тратить на них стрелы, а если те приближались чрезмерно близко, били по морде веслом. Один раз, правда, вышла промашка, и крокодил разжевал весло в щепы, но на ошибках учатся. С гиенами тоже настолько свыклись, что в приступах тоски даже начинали подвывать им по ночам. Впрочем, к еде близко не подпускали. Выяснилось, что костер их не слишком пугает, так что пришлось сторожить по ночам. Главное — беречь стрелы, повторял каждый вечер Мигель, поднося к костру пять-шесть камней или комьев глины поувесистее.
В очередное особенно гнусное утро, после средней вахты — они дежурили все трое по очереди — Альмор не выдержал.
— И сколько нам еще тащиться по этой паршивой канаве? — вопросил он, на всякий случай по-испански. — Врут твои географы, Нил не кончается.
— То есть? Начинаться он обязан! И Плиний…
— В гробу я твоего Плиния видел! Старый брехун и ничего более!
— Да как ты… — Мигель разразился потоком ругательств: Плиний был для него одним из непререкаемых авторитетов. А Альмор уже успел успокоиться:
— А может, это — река Океан? Твои любимые мудрецы говорили, что он не кончается…
— Не может! — рявкнул все еще злой Мигель. — Древние его видели!
— Короче говоря, хватит заниматься ерундой. Сколько там тот дервиш, или как там его, говорил? Месяц пути? А мы сколько плывем?
— Меньше месяца, — мрачно ответствовал Мигель. Он тоже начал уже сомневаться, но предпочитал сомнения держать при себе.
— В эту глушь даже бедуины не забираются. Почему мы должны быть глупее?
— Потому что им незачем сюда шляться, а нам — есть.
— За твоим любимым катоблепасом? Поцелуй его… нет, лучше в морду. Так эффективнее. Самый грозный страж? И кто его тут страшится — крокодилы? Аж икают, бедные, от ужаса.
— Чего ты хочешь? — не выдержал Мигель. — Лес уже близко…
— Черта с два близко. Кто мне вчера рассказывал про здешних птиц, что ни одной лесной не обнаружил? Гиена? Не увиливай, не увиливай. А еды у нас на сколько еще осталось?
