Если бы не знал, что мой рассудок уже помутился, обязательно подумал бы, что это происходит сейчас. А возможно, он с каждым днем становится все мутнее и мутнее.
Односпальная кровать. О Магонии ни слуху ни духу. Никаких вестей от ШВАБР. Они, небось, рады-радешеньки, что меня сюда запихнули. Заключили. Пользы от меня уже никакой, так что хотя бы не буду путаться у них под ногами, а если начну разбалтывать их секреты, мне никто не поверит. И пока я здесь тухну, они проворачивают свои делишки.
Азы Рэй Бойл нет. Азы Рэй Куэл нет. Бесс Марчон нет.
А без них нет и Джейсона Кервина. Вот о чем я размышляю, находясь тут, на земле. Без Магонии мир стал слишком маленьким, и хотя я всю жизнь пытался выучить его наизусть и должен бы радоваться, что теперь запоминать придется в два раза меньше, оглядываясь вокруг, я знаю, что корабли были настоящими и, возможно, мне уже никогда не доведется их увидеть.
Так вот каково это – выпасть из жизни.
Я обвожу взглядом юных шизиков, рассевшихся по кругу. Быть может, они, как и я, нашли здесь убежище от внешнего мира. Убежище для искалеченных и отчаявшихся, для тех, кого накачали лекарствами, для тех, кто смотрелся в зеркало, не узнавая собственного лица, для тех, кто разбил машину, когда несся по ночному шоссе, для тех, кому стало до того грустно, что начало казаться, будто небо разразилось слезами.
Пусть наши сердца надтреснуты, но разве это не закономерное следствие жизни на земле? Мир погряз в дерьмище, в нем мало что поддается нашему контролю. Кругом хаос, ужасы и страдания, так можно ли винить тех, кто решил забиться в норку или спрятаться в пещере? Все равно люди умеют лишь мучить друг друга. Даже я при всей своей любви к Азе доставил ей одну только боль.
В каком-то смысле мне здесь самое место. Меня необходимо было изолировать от дорогих мне людей, ведь я только и умею, что доставлять им страдания. Мамам. Азе. Даже Илай. А может быть, все куда хуже, и по моей вине их схватили, похитили, выдернули из жизни. Убили.
Хочется исчезнуть.
Меня захлестывает чувство вины, чувство стыда, ощущение собственной негодности.
Внезапно приходит понимание: так вот как Аза жила пятнадцать лет, вот через что ей пришлось пройти… Теперь я сам стал пациентом. Между прочим, в переводе с латинского это слово означает «страдающий», и теперь я прекрасно понимаю почему. Возможно, скоро меня, как и Азу когда-то, объявят инвалидом, то есть «недействительным». Никто меня не слушает, никто мне не верит.
