– Самое страшное в этой войне то, что русские убивают русских. Представьте себе сиамских близнецов и вообразите, что они начали душить друг друга. Кто бы ни победил, в конце концов погибнут оба. Это и есть междоусобица. Я уважаю большевиков и честно служу им, но когда-нибудь, в самую трудную минуту истории, России может не хватить именно тех тысяч душ, которые погибли в братоубийственной войне…
Калманов, сидевший рядом, старался не глядеть на Боровского, чтобы не выдать раздражение и брезгливость.
– И вообще, – продолжал Боровский, – чем дальше я иду с большевиками, тем все тверже и глубже, знаете ли, убеждаюсь: они единственные, кто может вернуть России ее былое величие. Вот только эта кровь…
– Тут ничего не поделаешь. Но вы уверены, что Блюхер вам доверяет? По-моему, они очень хорошо помнят ту историю с договором! поинтересовался Калманов.
– Н-не думаю… Во всяком случае, я этого не замечаю…
– А вы присмотритесь! Но даже если мы дойдем вместе с Блюхером, что называется, до победного конца, нужны ли мы будем им потом, не превратимся ли в тот самый прах старого мира, который они просто-напросто отряхнут со своих ног…
– Все возможно. И Робеспьера обезглавила та же самая гильотина, на которую "неподкупный" отправлял врагов Революции! Хотите, я прочитаю стихи?
– Пожалуйста. Владимирцев рассказывал, что у вас хорошие вирши получаются!
– Калманов, если вы не знаете значения слова "вирши", никогда не употребляйте его. В противном случае настоящий поэт – не я, разумеется, может от обиды поколотить вас…
– Ну, извините…
– Я вас прощаю! – Боровский откинулся на стуле, глубоко вздохнул, несколько раз провел ладонями по лицу, словно стирая мутное оцепенение, и продолжил: – Я совершенно случайно стал свидетелем спора одного стерлитамакского комиссара с ясновидящим – знаете, эдаким нестеровским пустынником. Старик, по-моему, – обычный проходимец, но занятный… И спор у них вышел занятный, я бы даже сказал: диспут. Раньше ведь как соберутся двое русских, так о боге спорят… А эти, представьте себе, о мировой революции рассуждали… Впрочем, объяснений требуют только плохие стихи… Слушайте:
Был прорицатель сморщен, стар,
В пещеру втиснут.
Был молод, дерзок комиссар,
И вышел диспут…
– Мы революции врагов
