Только звездочками плавают в воздухе огоньки самокруток.
— Товарищ капитан, с «Пирсом» нет связи, — прерывает молчание старшина.
— Я пойду, — говорит Васька.
— С госпиталем нет связи.
Уходит Иван. Потом — Петька.
— Морозова, подмени старшину, — приказывает капитан, доставая из-под нар телефон. — Начинается.
На другой день чуть свет прилетают наши истребители. «Рамы», барражировавшие над нами, моментально исчезают.
— Ну, пусть теперь сунутся фрицы, — говорит Васька Гундин.
Но фрицы суются. «Юнкерсов» приходит больше сотни, да еще в сопровождении «мессеров». И сновая прячусь, чтобы не видеть этого неравного боя. Вражеских самолетов на столько больше, чем наших, что жутко смотреть.
Васька высунулся из погребка и кричит:
— Эх и молодцы наши! Дерутся как черти.
Там дерется как черт Борис. Он знает, что я здесь.
Но он не знает, пощадила ли меня за двое этих страшных суток смерть.
Приходит совершенно убитый цыган. В госпитале он нашел из своих только моториста. Но и тот лежит без памяти. Врачи сказали, что нет почти никакой надежды.
— Куртмалай, — говорю я, — сделай для меня доброе дело.
— Какое?
— Подмени меня. Я тебе сейчас объясню, что к чему, ты в момент поймешь. А я на десять минут сбегаю.
— Куда?
— На причал. Мне нужно взять там в рубке свою радиостанцию. Я быстро вернусь.
— Сиди, — говорит он, — мне проще на причал сходить, чем с этими твоими шнурочками сидеть.
— Какие шнурочки? Это штепсели.
— Нет, нет, я схожу сам.
— Цыган, миленький, пожалуйста, не ходи. Я не хочу одна оставаться. Ты слышишь, как бьют?
— Ладно, посидишь, — говорит он и уходит.
Через пятнадцать минут Куртмалай приносит мою «эрбэшку». Она в полном порядке, только нет питания. Я заглядываю под нары. Там у Гришки стоят запасные аккумуляторы. Подключаю их и настраиваюсь на волну истребителей. В эфире сплошной хаос. Но меня сейчас это не смущает. Среди десятка голосов я ищу один, единственный, родной голос! И не могу найти.
— Заходи слева! Витька, у тебя на хвосте «мессер»! «Яблоня-17», бей! Где Юргис? Где Юргис? Порядок, порядок, Леня, я здесь!
Иногда мне кажется, что я слышу Бориса, но тут же понимаю, что это ошибка.
Вдруг в погребке темнеет. Я поднимаю голову. Наверху, загораживая собой свет, на одной ноге стоит Васька.
— Ну-ка помогите, — просит он.
Куртмалай, опережая меня, бросается к нему и почти на руках вносит Ваську.
— Что? — спрашиваю я.
— Нога.
На левой ноге у сапога начисто сорваны каблук и задник. В дыру хлещет кровь.
