— Совершенно серьезно.
— А представляете вы себе, что это такое — война?
Я хотела было сказать, что прекрасно представляем, но Машка снова толкнула меня.
— Ведь и парни столько же знают, — ответила она. — Кто из нас видел ее?
— Парни — дело другое. Им на роду написано Родину защищать.
— У нас равенство, — успела ввернуть я к великому неудовольствию Машки.
— Разве в гражданскую войну женщины не воевали? А в финскую? — спросила она.
— Кем же вы хотите идти? — спросил военком.
— А кем идут ребята? — вопросом ответила Машка.—
Вы поймите нас правильно. Это не дурь и не романтика. Вот у Нинки и отец, и брат там.
— Хорошо, — сказал военком, — я запрошу областной военкомат, и если получу «добро», будем говорить обо всем этом серьезно. А пока не тратьте вы зря времени. Лучше учитесь как следует.
Мы вышли на улицу окрыленные. Появился какой-то проблеск надежды на то, что наше самое горячее желание все-таки исполнится.
— Скажи, Нинка, а ты можешь убить человека? — вдруг спросила Машка.
Я остановилась и приблизила в темноте свое лицо к Машкиному, стараясь разглядеть его выражение и понять, зачем задала она такой странный вопрос.
— Понимаешь, я часто сейчас задумываюсь над этим. Все это легко говорить, а как в жизни? Смогу я убить? Я один раз нечаянно придавила дверью котенка и потом целый месяц больная ходила.
— Так котенок же не фашист.
— Да, котенок не фашист, но он и не человек.
— А фашист — человек?
— Я ведь не о моральном облике говорю.
Некоторое время мы шли молча. Громко хрустел снег под нашими пимами.
— Ведь в жизни бывают такие разные ситуации. Страшные ситуации. Вот представь, ты станешь разведчицей. Тебя пошлют в немецкий тыл. И тебе придется вести себя так, будто немцы — твои лучшие друзья. Сможешь ты ничем не выдать своей ненависти? Или то, что наши, русские, тебя презирать будут, как последнюю собаку? Ведь ты даже не будешь иметь права никому признаться, что ты не предательница. Сможешь? Или так: вдруг среди немцев окажется человек такой, что ты влюбишься в него, а тебе его надо убить. Сможешь?
Я возмутилась:
— В немца влюблюсь? Да ты, Машка, с ума сошла!
— Нет, не сошла. Ведь не может же быть, чтобы там не было ни одного, похожего на человека. Это для нас они враги, а ты же будешь там на положении своей, так что к тебе-то они будут по-человечески относиться.
Несколько шагов мы шли молча.
— Убью, — сказала я твердо. — Хоть на коленях стоять передо мной будет, все равно убью. Ведь ты одного, главного не учитываешь: он не будет знать, что я чужая, но я-то буду. Так что меня никаким хорошим отношением не проймешь, будь спокойна.
