— Я потом, — мямлю я, отворачиваясь от парней. — Разрешите выйти.
Ивченко подозрительно смотрит на меня.
— Потерпишь, — решает он, — разоблачайся по-быстрому. Ну!
Я пячусь к дверям. Он, разгадав мой маневр, хватает меня за руку. Голые парни, прикрывшись трусами, с удивлением смотрят на нас. Васька Красногоров натянул штаны и не знает, что делать.
— Что там такое? — спрашивает один из врачей.
— Да вот парень комедию ломает, раздеваться не хочет, — говорит Ивченко.
Гос-споди! Это же не комедия! Это — трагедия! Крах моих лучших надежд. Я вырываю руку и выскакиваю из кабинета. Ивченко мчится за мной. В это время Васька, наверное, успевает объяснить врачам причину моего постыдного бегства. Когда Ивченко, не взирая на мои бурные протесты, вталкивает меня в кабинет, врач сердито кричит:
— Немедленно вон отсюда!
Выхожу совершенно убитая.
Я осталась одна с тетками. Проводив своего любимца Гешку, тетя Аферистка сразу превратилась в старушку. Она могла целыми днями сидеть у окна и смотреть в одну точку.
Тетя Милосердия, презирающая старость, взялась за меня с двойным усердием и ежедневно вместо утренней гимнастики пилила то за обрезанные косы, то за то, что Гешка ушел на фронт. Хотя тетка старалась не признаваться в этом даже себе, но после смерти мамы она тоже здорово сдала, стала ворчливой и кляузной.
Жизнь становилась невыносимой. Со времени ухода Гешки на фронт произошло только одно радостное событие — наши погнали фашистов от Москвы.
— Может быть, и Гешка там воюет! — сказала я в классе. Сказала и испугалась, что кто-нибудь сейчас засмеется. Но никто не засмеялся, потому что на войне могло быть по-всякому, и почему Гешка не мог попасть в ряды защитников Москвы?
Мы с Машей после уроков ежедневно отправлялись в военкомат и сидели в приемной, ожидая, что новый военком обратит на нас внимание. Отвлекать его от работы мы не решались.
Трудно представить, когда этот человек спал. Уходя домой заполночь, он раньше всех являлся в военкомат. Машка однажды сказала:
— Неудивительно, что Ушаков сбежал на фронт. Там и то, наверное, легче.
Один раз вечером, когда стихло Заречье и последние посетители ушли из военкомата, тетя Феона обрадовала нас:
— Идите. Они вас вызывают.
Мы вошли в кабинет и скромно присели у стола. Военком некоторое время разглядывал нас с интересом, словно пытался понять, что мы за люди.
— Так что, девчата, вы серьезно решили на войну идти? — спросил он.
Машка толкнула меня под столом ногой, чтобы я молчала, и ответила степенно:
