— Что ж… — пыжась от гордости, сказал он. — Я понимаю вас, но ведь кому-нибудь надо и о стране думать…
— Молодой человек… — грустно проговорил Яков Капитонович. — Когда вы думаете о себе, тогда вы и о стране думаете… Да, да, молодой человек. К сожалению, когда я был молодым, я не знал этой истины… — Яков Касьянович непритворно вздохнул. — Я узнал это значительно позднее… Но вы знаете, — он снова взял Прохорова под локоток, — тогда в лагерях сидели лучшие люди, и я не жалею, что провел свою молодость там… Как много я узнал там… Увы… Память ненадежная штука, и каждый день мне кажется, что я забываю самое главное.
И так горестно он проговорил это, что Прохорову захотелось как-то утешить этого незаметного, но замечательного человека.
— Ну что вы… — сказал он. — Уж вам-то грех на свою память жаловаться. Тетя Рита рассказывала мне, что вы знаете наизусть очень много стихов Пушкина…
Яков Кириллович грустно улыбнулся.
— О! — сказал он, зажмуривая от удовольствия глаза. — Пушкин… Вы, конечно, знаете, как было сказано: именем Пушкина мы будем узнавать друг друга… Мы свои люди… Я знаю великого русского поэта, как, наверное, никто не знает его. Я помню наизусть все шеститомное издание великого поэта, выпущенное в Гослитиздате в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году…
— Неужели?! — удивился Прохоров.
— Да, да… Я помню, молодой человек, каждую строчку в этом великолепном шеститомнике. Вы верите мне?
— Н-нда… — недоверчиво проговорил Прохоров.
— Вы не верите… — Яков Кондратьевич пожал плечами. — Что ж? Давайте спорить, молодой человек, что я прочитаю весь роман «Евгений Онегин» от последней строчки до первой и не ошибусь ни разу.
— Как? — переспросил Прохоров. — Как вы его прочитаете?!
— Наизусть. От последней до первой строки. И ошибусь не больше трех раз.
— От последней до первой?!
Яков Корнеевич лукаво усмехнулся и, отступив на шаг, протянул Прохорову руку.
Мебель в квартирке Прохорова странно не соответствовала легкомысленному характеру хозяина. Посреди комнаты стоял тяжелый, на львиных лапах стол. Диван в углу более напоминал архитектурное сооружение, нежели место для сна. По периметру высокой дубовой спинки шел резной орнамент, составленный из гербов союзных республик. Когда-то гербы были раскрашены, но сейчас краска уже облупилась, и трудно было отличить их друг от друга. Платяной шкаф, безусловно, можно было бы использовать в качестве оборонительного сооружения.
Интерьер комнаты существенно дополнялся огромной — во всю стену — картой СССР с еще довоенной границей.
