Пиратка никак не могла понять, что не так стало с этим человеком, но вёл он себя несколько иначе. То и дело посмеивался, но веселье по его виду никак не читалось. Скорее ожесточённость и сосредоточенность. Рэн тоже не мог этого не заметить, но почему-то угрюмо молчал. С возвращением Энормиса его добродушное настроение улетучилось, как дым. Впрочем, Хелия в присутствии седого тоже не могла отделаться от ощущения, что имеет дело с душевнобольным, но отчего-то не боялась. Даже несмотря на всю его мощь.
Они собрали уцелевшие после волков и мутантов вещи и сгрудились у ручья, морально готовясь к переходу, от которого у Хелии заранее онемели пальцы. Она уже знала, что снова заорёт, когда вся их компания провалится в чёрную спираль, и надеялась, что этого никто не услышит.
Но, похоже, остальным не было до неё никакого дела. Пуэри, наблюдающий за вырисовывающейся перед ними магической каракулей, вдруг произнёс:
– Эн, ты так ничего и не рассказал. Где ты был?
Помолчав, седой чародей обернулся, и улыбка на его лице напомнила пиратке безумный оскал:
– Делал мир лучше.
Чёрное полотно поглощало свет, излучаемый хаотично разбросанными по нему разноцветными точками. Снаружи сфера панорамы могла показаться небольшой, но только если не знать, какое огромное пространство она отображала. Зелёные точки – маленькие миры, не представляющие особого интереса. Синие точки – миры средних размеров, но мёртвые, пустынные, а потому пока оставленные без внимания. Таких было больше всего. Красные – крупные миры-источники, красные с белым – они же, но уже подготовленные к преобразованию. И, наконец, белые точки – миры, преобразованные в чистую энергию.
Грогган улыбнулся. Белых точек с каждым днём становилось всё больше и больше. Процесс продвигался очень быстро. Количество красных миров сократилось уже на десять процентов. Ещё несколько десятилетий в таком темпе – и с ними будет покончено, а остальные планеты уже не станут оказывать сопротивление.
«Они сопротивляются, потому что не могут понять. Если бы они могли, никого не пришлось бы уговаривать. Никого не пришлось бы убивать. Но нет, они слишком привязаны к своим телесным оболочкам, слишком держатся за своё жалкое короткое существование, чтобы понять такое. Они слишком твердолобы и недальновидны, чтобы видеть тщетность череды телодвижений, высокопарно называемой жизнью. Жизнь – это короткая дорога к вечной смерти, и не более. Зачем столько патетики при её защите?
