- Тебе не будет казнь,- сказал он наконец.- Тебя выпустят из лагерь домой. Потому что ты есть еще дитя…
Я не верил своим ушам.
- Ты будешь узнать, кто толкнул вагонетка,- продолжал гестаповец. - Это не есть трудно тебе. А потом будешь ехать домой к своей бедной муттер.
- Я постараюсь, господин гауптман… - пробормотал я. - Только не знаю, удастся ли мне…
- Если не узнаешь, будешь остаться здесь долго, пока не будешь иметь длинная седая борода. Тогда твоя бедная муттер тебя совсем не узнайт…
Секретарь, перестав писать, захохотал. Ему понравилась шутка начальника.
У меня закружилась голова, я поспешно ухватился за спинку стула.
- Завтра ты будешь иметь легкая работа, - донеслись до меня слова гауптмана. - Но помни: ты можешь ехать свой дерефня, если скажешь мне, кто толкал вагонетка…
* * *
Гестаповец сдержал свое обещание: утром меня послали на легкую работу. Около помещения, где жили эсэсовцы, был разбит цветник. По сравнению с прежней каторгой работать в цветнике было совсем нетрудно. Но, копая землю, подрезая кусты, таская воду, я все время думал о дяде Иване. «Его мучают сейчас. Пытают за то, что он спас меня. А если бы он не убил Дракона, то пытали бы меня… меня…». Ни о чем другом я не мог думать.
Бригадир-чех не очень строго следил за тем, как мы работаем. Но, заметив проходящего поблизости эсэсовца, заорал на нас:
- Ленивые канальи! Шевелитесь!
Он подскочил ко мне, размахнулся, палка опустилась на мою спину… но я не почувствовал удара.
- Славянин бьет славянина. Это хорошо! Это есть немецкий порядок! - сказал довольный эсэсовец и пошел дальше.
Перед концом работы чех подошел ко мне и, смотря в сторону, сказал еле слышно:
- Иван жив… В лазарете…
От удивления я уронил ведро. Как он догадался, что все время я думаю о дяде Иване? Значит, он все знает? Знает, что вагонетку толкнул я?!
Не ожидая моих вопросов, чех направился к ближайшей клумбе и стал ругать заключенного за плохую работу.
К концу работы чех вдруг заорал на меня:
- Бери лопату, чертов лодырь! Копай здесь!
Когда я подошел к нему, он сунул мне лопату и пробормотал:
- У Ивана сыпной тиф. Радуйся! - и тут же снова заорал: - И чтоб все дорожки были посыпаны песком! Аккуратно!
Я ничего не понял: почему я должен радоваться? Ведь это значит - конец! Тифозному из лазарета одна дорога - в могилу!
На другой день, когда я подрезал засохшие ветки кустарника, чех прошел не спеша, вразвалочку мимо, не глядя на меня, отчетливо сказал:
