- Все хорошо! Он умер! Передай привет…
Теперь я не сомневался - бригадир сошел с ума!
В нашем лагере мне уже приходилось слышать, что некоторые заключенные не выдерживали издевательств и сходили с ума.
Вечером, на перекличке, мне было приказано явиться утром в лагерную канцелярию. Я понял, что мне предстоит новая встреча с гестаповцем. Конечно, эту ночь я почти не спал. Засыпая на несколько минут, я сразу же просыпался с мыслью: что меня ждет утром?
* * *
Первым, кого я увидел в канцелярии, был бригадир-чех. Он разговаривал с немецким писарем. Писарь хотя и работал в канцелярии, но тоже был заключенным. Увидев меня, чех сказал что-то писарю и вышел.
Писарь - маленький пожилой человек, с лицом, иссеченным морщинами, заговорил очень медленно, растягивая каждое слово, как резину:
- Ты переводишься… Временно… В другой лагерь. .. Я внес тебя в список… Отправка завтра… В пять тридцать утра… Здесь… У здания канцелярии. .. Ступай работать…
* * *
Тусклый рассвет едва занимался над лагерем, когда я подошел к канцелярии. Человек двадцать заключен-вых, дрожа и ежась от утреннего холода, молча топтались на месте, пытаясь согреться. Было еще темно, и я не мог рассмотреть лица узников.
Ровно в пять тридцать появился офицер-эсэсовец. По команде «смирно» мы вытянули руки по швам. Эсэсовец подошел к строю, щелкнул кнопкой фонарика и буркнул что-то переводчику. Тот сказал:
- Господин унтерштурмфюрер будет сейчас называть номера заключенных. Названный номер делает два шага вперед!
Унтерштурмфюрер скользнул острым лучом фонарика по списку и выкрикнул:
- Зибен унд цванциг дрей хундерт цвай унд фирциг!
- Двадцать семь триста сорок два! - крикнул вслед за ним переводчик.
Правофланговый сделал два шага вперед.
- Фюнф унд драйсиг цвай хундерт эльф!
- Тридцать пять двести одиннадцать! - вызвал переводчик.
Я шагнул вперед, и фонарик высветил мой номер. Лиц эсэсовец не освещал. Для него мы все были номерами, а не людьми.
Проверка продолжалась не более пяти минут. Под конвоем нас вывели за ворота лагеря. Здесь уже тарахтел мотор закрытой тюремной машины. Вместе с нами сели три автоматчика. Машину закрыли изнутри и снаружи. Свет в нее проникал теперь только сквозь узенькую прорезь зарешеченного окна.
- Не разговаривать, местами не меняться, руки держать за спиной! - приказал автоматчик.
Машина тронулась. Поначалу в ней было еще тем-нее, чем на улице. Напрасно я пытался различить лица - все заключенные сидели, низко опустив головы, и дремали.
