, однако сейчас наконец понял, что голосование за нее потеряло всякий смысл. Он намеревался вовсе не ходить на выборы.
Мы, его гости, боролись за его бедную душу. «Ты не можешь не видеть, — говорил один, — что вот теперь-то и проводится очевидная национальная политика. Как можно колебаться именно сейчас! Сейчас надо решать: или — или. Даже если какие-то параграфы полетят к черту!» Другой гость, возражая, напоминал, что у социал-демократов не отнять «заслугу интеграции рабочего класса в государство». Теперешнее правительство норовит перечеркнуть достигнутое социал-демократической политикой. Я возбудил легкое недовольство легкомысленным замечанием, что голосовать против нацистов—значит проявлять хороший вкус независимо от твоих политических взглядов. «Прекрасно, тогда ты хотя бы голосуй за черно-бело-красных»>109, —добродушно заметил нацистский champion>9.
Покуда мы вот эдак болтали глупости о политике и попивали мозельвейн, рейхстаг уже горел, в горящем здании уже был обнаружен несчастный ван дер Люббе, предусмотрительно снабженный выгодными для нацистского следствия бумагами>110, а перед порталом горящего парламента освещенный заревом пожара, словно вагнеровский Вотан>1”, Гитлер орал: «Если это сделали коммунисты, в чем я ни минуты не сомневаюсь, то да помилует их Бог, я их не помилую никогда!»Мы еще ничего не знали. Радио у нас было выключено. В полночь мы, засыпая, ехали домой в поздних, последних автобусах. В это время штурмовики уже принялись за работу, уже вытаскивали из постелей свои жертвы, первый улов для первых концлагерей: левых депутатов, левых литераторов, не угодных нацистам врачей, чиновников, адвокатов.
Только утром я прочитал в газетах о том, что горит рейхстаг. Только в полдень я прочитал об арестах. Приблизительно в это же время было обнародовано распоряжение Гицденбурга, отменившее свободу личного мнения, тайну переписки, телефонных переговоров и предоставившее полиции неограниченное право обысков, конфискаций и арестов. После полудня в городе появились люди с лестницами, скромные трудяги, они аккуратнейшим образом заклеивали на всех стенах и газетных тумбах предвыборные плакаты ослепительно белыми листами: левым партиям запрещалась всякая предвыборная агитация. Газеты, если они вообще появлялись, почти без исключения писали обо всем в патриотическо-восторженном, праздничном тоне. Мы спасены! Хайль! Германия свободна! В субботу все немцы с переполненными благодарностью сердцами отправятся на праздник национального возрождения! Факелы и знамена, вперед!
