, что чья-то принадлежность к какой бы то ни было партии отнюдь не гарантирует того, что он не станет нацистом.
Меня от этого оберегало... чутье. У меня хорошее чутье—я имею в виду не ум, но некое чувство эстетической valeur или non-valeur>8 той или иной моральной, политической, идеологической позиции.
У большинства немцев, к сожалению, это чувство отсутствует полностью. Умнейшие из них способны тупо спорить, применяя абстрактные понятия, дедукцию и индукцию, о ценности какого-нибудь явления, от которого просто-напросто воняет. Мои немногие, но твердые убеждения зиждились исключительно на чутье.
На нацистов мое чутье реагировало совершенно однозначно. Было куда как скучно выяснять, что из поставленных ими целей и задач все-таки можно обсуждать как «исторически оправданные», если все в целом пахло так, как оно пахло. Я не заблуждался относительно того, что нацисты — враги, мои личные враги и враги всего того, что для меня дорого. В чем я заблуждался, так это в том, что не подозревал, насколько страшные враги нацисты. Тогда я скорей воспринимал эту банду не слишком всерьез — широко распространенная ошибка неопытных противников нацизма, в свое время сыгравшая на руку Гитлеру, да и до сих пор ему выгодная.
Трудно найти что-нибудь более комичное, чем то безучастное и высокомерное спокойствие, с которым я и подобные мне люди, будто из театральной ложи в бинокль, наблюдали за первыми успехами нацистской революции, направленной на то, чтобы стереть нас с лица земли. Пожалуй, более комичным может представиться только то, что вся Европа, уже имея наш пример перед глазами, заняла такую же высокомерную, насмешливую, бездеятельную позицию зрителя в ложе, в то время как нацисты уже подожгли «театр» с четырех сторон.'
17
В самом своем начале нацистская революция обещала и впрямь стать «историческим событием», какие уже бышали: казалось, она будет разворачиваться в газетах и, безусловно, в общественной сфере.
Нацисты празднуют день своей революции 30 января. Без всякого основания. 30 января 1933 года произошла не революция, а смена правительства. Нацист Гитлер стал рейхсканцлером, но не в качестве главы нацистского Кабинета министров (в его первом правительстве бышо только два нациста)>102 и присягнул на верность Веймарской конституции. Победителями, как все считали, быьли не нацисты, но буржуазные правые партии, которые «поглотили» нацистов и сами заняли все ключевые позиции в правительстве. С точки зрения конституционного права событие это бышо куда более естественно и куда менее революционно, чем все события предшествующего года. Да и внешне этот день прошел без каких-либо ревзнаков—если не считать факельное шествие по Вильгельмштрассе и незначительную перестрелку ночью в одном из предместий.
