Впрочем, публика воспринимала эти неудобства снисходительно, и театралка Елизавета Петровна Янькова вспоминала о Знаменском оперном доме: «Ну, конечно, было и тесновато; впрочем, по-тогдашнему было хорошо и достаточно, потому что в театр езжали реже, чем теперь, и не всякий… Теперь каждый картузник и сапожник, корсетница и шляпница лезут в театр, а тогда не только многие из простонародья гнушались театральными позорищами, но и в нашей среде иные считали греховными все эти лицедейства».
(«Теперь» — это в середине девятнадцатого века.)
Оперный дом существовал недолго. 26 февраля во время пьесы «Дмитрий Самозванец» «три деревянные стены» сгорели. Газета «Московские ведомости» сообщила горожанам, что театр погиб от неосторожности нижних служителей, живших в нем. Михаил Егорович стал строить для себя новое здание (там, где сейчас Большой театр), а Воронцов (не тот «Роман — большой карман», а сын его и брат Екатерины Дашковой) немного поразмыслил и решил, что может обойтись без всяческих антрепренеров. И учредил свой, крепостной театр.
Конечно же, у молодого Воронцова все было роскошнее, чем у английского пройдохи. Он закупил непостижимое количество различной бутафории, костюмов, прочих театральных причиндалов. Обучил оркестр, и тридцать восемь человек играли «симфонии, концерты, сонаты, дуэты, трио и квартеты». Кроме того, в театре состояло шестнадцать «музыкантских учеников», женский хор из дюжины девиц, десять актрис и в три раза больше актеров. Был, разумеется, суфлер и прочие необходимые в театре должности.
Александр Романович к делу отнесся серьезно. Однако шереметевский театр все равно был первым среди крепостных.
* * *
В начале позапрошлого столетия дом приобрел А. Д. Арсентьев, генерал-майор. Затем — П. В. Мусина-Пушкина, кавалер-графиня и статс-дама. После войны 1812 года — Н. П. Римский-Корсаков, статский советник. Но самым колоритным из жильцов был С. Г. Строганов, граф, попечитель Московского учебного округа и основатель Строгановского училища.
По Александру Герцену, «понятия Строгонова, сбивчивые и неясные, были все же несравненно образованнее. Он хотел поднять университет в глазах государя, отстаивал его права, защищал студентов от полицейских набегов и был либерален, насколько можно быть либеральным, нося на плечах генерал-адъютантский „наш“ с палочкой внутри (то есть букву „Н“, которая до революции носила имя „наш“ и римскую цифру „I“, все вместе — вензель Николая I — А.М.) и будучи смиренным обладателем Строгановского майората… И граф Строгонов иногда заступал постромку, делался чисто-начисто генерал-адъютантом, то есть взбалмошно-грубым, особенно когда у него разыгрывался его желчный почечуй, но генеральской выдержки у него недоставало, и в этом снова выражалась добрая сторона его натуры».
