* * *
«Елисеевский» же разместился здесь лишь на заре двадцатого столетия. Его открытие было, что называется, событием. Владимир Гиляровский сообщал, что, пока этот дворец возводился, любознательные москвичи терялись в догадках – а что это будет? Мавританский ли замок, индийская ль пагода, или же храм в честь языческого бога Бахуса?
Возможно, что бытописатель был прав. Хотя и слабо верится. Ведь население нашего города всегда было не только любопытным, но и ушлым. И, вероятнее всего, народ прекрасно знал, что будет в бывшем доме Белосельских-Белозерских.
Так или иначе, когда в 1901 году забор снесли, москвичи увидели витрины нового магазинища. И Гиляровский их описывал таким манером: «Горами поднимаются заморские фрукты; как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый; необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы; перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства – жители неведомых океанских глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте».
Наш гурман с не меньшим удовольствием описывал и угощение, выставленное на торжественном открытии этого заведения: «Серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада, переливались всеми цветами радуги. А посредине между хрустальными графинами, наполненными винами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки всевозможных форм – от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих, примитивных бутылок венгерского. На бутылках старого токая перламутр времени сливался с туманным фоном стекла, цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками. Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили при ярком освещении, а доминировали надо всем своей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом. Окорока вестфальские провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной белизной со скатертью. Они с математической точностью нарезаны были тонкими, как лист, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены на своих местах так, что окорок казался целым.
