Кроме концертов пользовались популярностью и лекции
о литературе. Андрей Белый вспоминал о своем первом выступлении в Консерватории: «Афиши висят; все билеты распроданы; сделаны по специальным рисункам трибуны „демисиркулэр“. Над трибунами, видно, работало воображение „Мерлина“, так мы звали его: как закрыть ноги лектору, чтоб дать возможность метаться направо-налево, склоняясь на локоть: направо-налево; и тут курс мелопластики преподавался мне, как лектору; и на извозчике в Консерваторию (Малый зал) тут же меня отвез; показать, как стояли трибуны – для Мари, – для меня: направо-налево, меж ними, совсем в глубине – инструмент Богословского; стиль – „треугольник“, наверное, вычерченный ночью им».
А по поводу открытия памятника Гоголю (работы скульптора Андреева) в Консерватории устроили собрание, которое вел Валерий Брюсов. Один из очевидцев так описывал своеобразнейшее выступление мэтра: «Все это очень хорошо, одного не было: капли преклонения, любви. Речь не для юбилея. Не того ждала публика, наполнявшая зал. Понимал ли он это? Вряд ли. Душевного такта, как и мягкости, никак от него ждать нельзя было. Он читал и читал, его высокая худая фигура разрезала собой пространство, в глубине дышавшее толпой. Но с некоторых пор в живом этом, слитном существе стала пробегать рябь. Что-то как будто вспыхивало и погасало: сдерживались. И вот Брюсов, описывая Гоголя физически (внешний облик, манеры), все сильнее стал клонить к тому, насколько он был непривлекателен. Когда упомянул что-то о его желудке и пищеварении – в зале вдруг прорвалось:
– Довольно! Безобразие! Долой!»
А еще перед Консерваторией, в воротах, торговал один из самых знаменитых букинистов – Петр Рыбников. Он был известен тем, что, дав однажды слово, никогда его не нарушал. Незнакомый покупатель мог отобрать с десяток книг, не заплатить, пообещать придти за ними на следующий день – и отобранные книги перемещались в специальный шкаф. Легкомысленный клиент мог подойти через полгода – товар все еще дожидался. Даже если кто-нибудь и предлагал двойную цену, Рыбников не мог нарушить обещание.
* * *
После революции преподавателям и слушателям Консерватории пришлось несладко. В мае 1918 года директор этого учебного учреждения М. М. Ипполитов-Иванов и несколько энтузиастов направили новым властям письмо: «Московская консерватория и Московское отделение РМО испытывают в истекшем академическом году огромные затруднения. Всег-да низкая оплата труда служащих и особенно преподавателей еще никогда не давала себя так тяжело чувствовать, ибо дороговизна растет в гигантской прогрессии, а число учащихся в консерватории сильно упало… Московская консерватория и Московское отделение убедительно просят Главную дирекцию не ограничиться переводом в Москву 150 тыс. руб., каковая сумма имелась в виду для этой цели комиссией по сокращению государственных расходов, а выделить 225 тыс. руб., так как местное отделение не имеет средства для покрытия процентов по закладной, достигших ныне суммы 40 тыс. руб., а кроме того, не в силах оплатить массу счетов, так как, с одной стороны, расход непомерно возрос, с другой – Город-ское управление не исполняет своих обязательств по аренде Большого зала, а с третьей – на отделение пали экстренные расходы ремонта побитых в октябре стекол в сумме более чем на 25 тыс. руб.».
