* * *
У особняка на улице Большой Никитской тоже, разумеется, была своя история. Первой его владелицей была Екатерина Романовна Дашкова, известная сподвижница императрицы Екатерины II. В том, что Консерватория переехала именно в этот дом, было нечто символическое – ведь сама Дашкова писала о себе: «Ум и проблески гения довольно многие приписывали мне. В первом я не чувствовала недостатка, но на второй не обнаруживала ни малейшего притязания, разве только в музыкальном искусстве; ибо несмотря на то, что у меня не было учителя, вокального или инструментального, я так блистательно понимала музыку, что могла судить о ея красотах, в качестве истинного виртуоза».
Не факт, но очень вероятно, что строил дом на Большой Никитской знаменитый архитектор Баженов. Во всяком случае, известно письмо брата владелицы, Семена Воронцова, сыну Михаилу. Семен Романович, рассуждая, где б Михаилу Семеновичу остановиться в Москве (варианта было два: в Немецкой слободе и на Никитской), сообщал: «Граф Ростопчин сказал мне, что, по его мнению, дом в Слободе предпочтительнее, нежели дом на Никитской; что у дома в Слободе более красивый фасад – в нем нет особых претензий, но он отличается скромной и достойной красотой. Я верю ему, так как мой брат, несомненно, предоставил Гваренги выбор архитектурного ордера, не стесняя его в дальнейшем, тогда как моя покойная сестра считала, что обладает вкусом в изящных искусствах, была весьма своевольной и, несомненно, стесняла Баженова, своего архитектора, навязывая ему свои идеи и не заботясь о том, соответствовали ли они замыслам этого зодчего».
Одна из обитательниц жилища Дашковой описывала его так: «Дом княгини – настоящий дворец, но он еще не достроен. Хочу проводить вас к себе в уголок, об устройстве которого так позаботилась моя дорогая и любимая княгиня. Вы входите в переднюю, где обычно сидит красивый мальчик, которого княгиня называет моим слугой… Затем вы вступаете в залу, прекрасно обставленную, с великолепным большим зеркалом etc. Дверь слева ведет в мою комнату, в ней фортепиано, очень изящное бюро, на котором в полном порядке разместились письменные принадлежности. Над бюро висит портрет княгини, под зеркалом такого же размера, что в зале, стоит инкрустированный с мраморной крышкой комод. Железная кровать скрыта от всеобщего обозрения ширмой, которая делит комнату на две части».
Дашкова жила на широкую ногу. Устраивала, например, весьма своеобразные приемы: «Вообще же манера приема гостей довольно церемонна. Представьте: в глубине гостиной, на красном сафьяновом диване сидит княгиня. С противоположного конца комнаты входят гости – князья, графы, графини etc. Все они – обладатели бриллиантовых темляков, различных орденов первой, второй и третьей степени, алых, голубых etc. лент. Они приветствуют друг друга, затем рассаживаются и беседуют. Ни ярко горящего камина, вкруг которого собираются замерзшие, ни карточного стола, этого прибежища скучающих одиночек и забавы игроков, ни диванчиков у окон или уголков, где кто-то флиртует. Все общество сосредоточивается в одном месте, и, к моему вящему удивлению, каждое произнесенное слово явственно слышно всем. Но не воображайте, что разговор касается Пунических войн или коллекций мелодично звучащего стекла. Нет. Здесь рождаются тонкая лесть и легкое злословие. Даже то немногое, что я успела увидеть, позволяет утверждать: 40 человек из светского общества в 40 различных домах говорят и делают приблизительно одно и то же, только одни – скучно, другие – интересно. Во всяком случае, человеческий характер формируется здесь в более узком кругу, чем в остальном мире».
