Тусклые спицы дрожали в руках Терезы. Ильмар сидел бледный, ни словом не перебивая мать.
— И Оскара больше не видела, — прошептала Тереза. — Расстреляли его немцы за то, что с партизанами дело имел.
— Их предали, мама! Это капитан Карм рассказал Курту, что отец ушел спасать русского летчика.
— Что ты, сынок! — испугалась Тереза. — Капитан Карм честный человек, он уважал Вольдемара.
— Все равно, он предал. Я теперь все знаю, — упрямо сказал Ильмар.
Ничего не понимающая Тереза с грустью заглянула в глаза сына.
— Карм честный человек, — повторила она. — Что ты можешь знать, глупый! Вольдемар к нему в гости ходил. Никого старый видеть не хотел, только твоего отца к себе звал… После той ночи Карм пропал куда-то, — задумчиво добавила Тереза. — Что уж там вышло, не знаю, только выкинул он вещи Курта за дверь, заколотил дом и ушел. Вернулся после войны…
Ильмар не спускал глаз с горящих поленьев. Воображение мальчика рисовало ему там, среди огненных волн, маленькую лодку отца, который, не испугавшись шторма, переправил через пролив незнакомого русского летчика. А здесь, на берегу, неистово мечутся немцы с собаками. Среди них, трусливо вытягивая узкую голову, пляшет страшная черная птица с окровавленными крыльями. Это Карм! Он показывает Курту на возвращающуюся лодку отца. С треском взметнулся сноп искр… Нет, это не искры — тысячи раскаленных пуль обрушились со всех сторон на отважного рыбака. В страхе бьется на берегу черно-красная птица.
«Бросьте лодку с рыбаком в море! — кричит она. — Пусть никто не узнает, как он погиб!»
И снова бушует перед глазами мальчика неистовый огненный шторм…
Ильмар захлопнул печную дверцу.
— Мама! — тихо проговорил Ильмар, подходя к Терезе и обнимая ее. — Когда я вырасту, я буду работать день и ночь. Я буду таким же, как папа. Я накоплю много денег и поставлю на папиной могиле красивый памятник, вот увидишь…
Руки матери, державшие сына, дрогнули и обмякли, она прижала его и горько заплакала.
— Не надо, мама, — чужим, взрослым голосом проговорил Ильмар. В эту минуту он почувствовал, что стал уже большим и что теперь надо беречь мать — она ведь так много выстрадала. — Не надо, мамочка, — ласково повторил он и робко провел рукой по мягким волосам, тронутым сединой.
Это легкое прикосновение вдруг с поразительной ясностью убедило его, что он действительно стал взрослым и что на нем теперь лежит ответственность за мать, за дом, за их будущее.
— Я никогда не дам тебя в обиду, — тихо сказал он, — мы будем хорошо жить, вот увидишь… Папа был бы доволен мною…
