— … что каждый из нас за счет ее жизни свою продлить может! — заканчиваю за Гарольдом я.
Об этом я уже успела догадаться.
Сатори не меняется в лице, просто таращится на дощатый пол. Не впервой, видимо, слышать подобное, и, даже если слух режет, она должна стерпеть. Путь уже выбран. И выбран еще до ее рождения. Согласитесь: нет ничего почетнее, чем помереть просто так?
До ушей доносится хрип. Это Зенки. Пытается встать, вступиться, пытается хотя бы присмотреться к тому, о чём мы говорим. Но все голову роняет: стыдно, что защитить не смог. Да что бы он сделал против пещерного? Беспомощный дурак. Лучше бы остался в стороне, был бы целее.
Не мигая, смотрит на нас Дио. Переводит взгляд с меня на Гарольда. Облизываясь, изучает тело Сатори. Такие женщины его не привлекают, разве что как еда. Но Торре не ест компаньонов. Даже если те раздражают.
— Гарольд, ты… сур! — вырывается у меня, и я тут же вытираю губы кулаком.
Подумать только, какие нежные. Ужели неприятно? Как про девку мертвую говорю, так им интересно, а чуть ругнусь, сразу нос воротят.
Кто-то еще не знает значения этого слова? Уберите детишек, если такие все еще слушают меня. Сур есть человек, который предпочитает скотину живой женщине. Занятно, что валюта наша зовется «су». Чуть ошибешься, и человек, вместо того чтобы заплатить, заедет тебе по морде.
— Может, поясните хоть немного? — подает голос Дио. Он беззастенчиво водит пальцем по узорам на теле Сатори, пытается продавить когтем тонкую кожу, понять, из чего состоят чёрно-золотые линии.
— Она Вещающая.
— Вещающая… что?
— Я не верю, что можно быть настолько тупым!
Судя по недовольному урчанию, Торре оскорблен. Но, пока я не кидаюсь на него с кулаками, делать с этим он ничего не будет.
Я понимаю, что он — пещерный, что их обычаи значительно отличаются от наших. Но он живет среди людей — а не среди тех, кто их ест, — не первую Эс’алавар и, как мне всегда казалось, должен знать хоть что-то. Вещающие всегда — «Чьи?», всегда — «Кому принадлежат?». Но никогда — «Что?».
— Это Инимсэт, Нить Жизни. — Поворачиваюсь лишь для того, чтобы спросить у Сатори: — я права?
А она только губы поджимает. Не хочет отвечать. Вместо нее кивает Гарольд.
Мы стоим посреди чужого дома, на полу которого, кроме нашего верного товарища, лежит мертвая девка, и тело ее вновь облепляют синие бабочки. Эти крылатые твари садятся даже на веки, почти касаются неба своими цепкими лапками. Но наше внимание отдано голой Сатори. И вовсе не потому, что она голая.
