Не стану лукавить. Я побоялся бы обсуждать эту пьесу с детьми, потому что велик риск увлечься и сказать на уроке больше, чем нужно. Почему? Потому что пьеса на самом деле о нашей сегодняшней жизни, хотя написана еще до революции, в 1915 году. Это великое (хотя и небольшое по объему) произведение о Шантаже. Именно так, с заглавной буквы. Об угрозах, о запугивании, об унизительном страхе огласки или лишения материальных благ, о мерзостном потирании ручками от радости, когда знание чужого секрета дает тебе власть над человеком и возможность получить свою выгоду. Шантаж многолик и всесилен, любые советы и правила о том, как не поддаваться ему, как противодействовать, бессмысленны, они не работают. Есть только одно средство: не давать повода. Как говорится в старой английской поговорке, жить надо так, чтобы не было страшно подарить своего попугая самой большой сплетнице города. Но к тому времени, когда мы осознаем справедливость этой пословицы, мы успеваем наделать столько чудовищных глупостей, что в наших руках не остается ни единого средства, при помощи которого можно было бы противостоять шантажу. Но это, конечно, только в чистой теории, незамутненной практикой. А что же на практике?
А на практике нас сегодня шантажирует система. У Шантажа (того самого, с заглавной буквы) есть две разновидности. Первая: дай или сделай, иначе я про тебя расскажу. Вторая: дай или сделай, иначе не получишь от меня благ. Первая разновидность – ретроспективная, и именно ее обычно называют шантажом, вторая – перспективная, ее, как правило, именуют угрозой или запугиванием, но по своей сути она является все тем же шантажом. И если с первой разновидностью еще можно справляться, ведя идеальный образ жизни, то против второй – как против лома, приемов нет. Мы все – униженные жертвы шантажа. Мы живем с ним, живем в нем, живем под его гнетом. Но вернемся собственно к Горькому.
Спектр вариантов Шантажа в пьесе «Старик» широк и разнообразен. Рассмотрим их поближе.
Второе действие начинается сценой Якова и Каменщика Никиты. Яков дурачится, он вообще любит шутки и розыгрыши, и его разговор с Никитой – не более чем демонстрация Павлу и Тане своей способности «испугать кого угодно». «Я, брат, такое про тебя знаю…» – строго говорит он Никите и требует, чтобы тот вспомнил, чем занимался в марте 1903 года, то есть (с учетом времени написания пьесы) лет десять назад. Никита напряженно вспоминает, вспомнить точно, конечно, не может, но поскольку жизнь вел, судя по всему, честную и чистую, то уже через несколько реплик соображает, что это розыгрыш. И облегченно вздыхает: «Поди ты к богу! Я думал – взаправду что-нибудь». А Яков торжествует и похваляется: «Я могу испугать кого хотите! Любому человеку уставлюсь в глаза и начну: «А что я про вас знаю, что слышал!» Конечно, я ни черта не знаю, но человек обязательно испугается – ведь у каждого есть что-нибудь, что он скрывает, ну а я веду себя так, будто мне все тайны известны!» Как мне это напоминает манеру некоторых наших активистов…
