– Всегда!
– Договорились. Через полчаса жди меня внизу. Сейчас возьму в буфете что-нибудь для Дуни, накормлю ее и пойдем.
Артем был доволен. Всего одним вопросом ему удалось нащупать целых две потребности Ирины. Она начинала как театральная актриса, хотела служить театру, а в итоге снимается в дешевых пошлых сериалах. Говорить о кино и съемках ей скучно, потому что этого и так навалом в ее жизни, а вот говорить о театре – совсем другое дело. Ирина – актриса с большим опытом, и совершенно естественно, что ей хотелось бы этим опытом делиться, передавать его кому-то. Но кому? На съемочной площадке при работе «с колес» никого не интересует ее опыт театральной актрисы, а если у нее есть подруги не из артистической среды, то им интереснее слушать сплетни про киноактеров, мелькающих сегодня на экранах, а не курс лекций о работе над ролью.
И еще нужны «качели». В каждом человеке живут взрослый и ребенок. При взаимодействии двух человек на самом деле взаимодействуют четыре субличности. Может ли «взрослый», живущий в Артеме, нормально общаться со «взрослым» Ирины? Вряд ли. Он слишком мало ее знает. Кроме того, его «взрослый» на полтора десятка лет моложе, у него меньше опыта, меньше знания жизни, и он просто не интересен «взрослому» Ирины. А вот «ребенок» Артема, пытливый, любопытный, стремящийся к знаниям, задающий множество вопросов, даст ей возможность насладиться ролью Мастера, передающего знания. В то же время «взрослый» Артема наверняка может чем-то порадовать «ребенка», живущего в Ирине.
Он бросил взгляд на актрису, которая, стоя возле стола, выполняющего функцию буфетного прилавка, накладывала на тарелку бутерброды для Евдокии.
– Возьми еще парочку с ветчиной, – уговаривала ее Надежда Павловна, – ветчина вкусная, свежая, Юра только сегодня привез.
– Дуня столько не съест.
– Сама съешь! Вкусные же!
– А мне нельзя, Надежда Павловна, вы же знаете.
Ей нельзя? Артем улыбнулся. Кажется, он знает, чем можно порадовать ребенка.
Записки молодого учителя
«СТАРИК»
К этой пьесе я возвращался множество раз, уже, кажется, наизусть выучил. Она меня сразила наповал. Но произошло это не сразу, не при первом прочтении. В шестнадцать лет я не увидел ничего, кроме лихо закрученной интриги, тайны, и мне, десятикласснику, было безумно интересно узнать, чем же все закончится и как разрешится ситуация. Второй раз я перечитал пьесу «Старик» на третьем курсе и с той поры обращался к ней постоянно. Скажу сразу: с учениками я ее обсуждать не стал бы, хотя в ней, безусловно, есть о чем поговорить. Но разве они поймут суть слов Старика о том, что Христос страдал за нарушение древнего закона? Древний закон гласил: око за око, зуб за зуб, то есть за зло воздавать той же мерой, в какой причинен ущерб. А Иисус велел воздавать за зло добром. Он посягнул на нерушимость закона и за это принужден был страдать. Что толку обсуждать с подростками этот пассаж Старика, если они не знают Священного Писания (да и я сам его не знаю), не держали в руках Библию, а про Иисуса слышали только, что он, равно как и всё, что связано с религией и церковью, – олицетворение пережитков прошлого?
