Альфред мечтал об объединении саксов. Это подразумевало изгнание данов из Северной Мерсии, Восточной Англии и в итоге – из Нортумбрии. Затем все четыре королевства предполагалось слить в одно, Инглаланд. Многие годы выживание Мерсии зависело от помощи Уэссекса, так почему бы королю последнего не присвоить корону первого? Три королевства лучше, чем четыре, и из трех королевств проще создать одно. Так, может, я просто упрямый глупец? Этельфлэд, вероятно, не полюбит Эрдвульфа, вечного своего врага, но вдруг его возвышение – это цена, уплата которой приблизит мечту об Инглаланде?
Потом я отбросил эту мысль. Эдуард ничего подобного придумать не мог. Его наверняка привлекает перспектива стать королем Мерсии, но не ценой же жизни старшего сына! Неужели Эдуард захотел убить Этельстана? Едва ли. Это происки Этельхельма – ему выгодно удаление Этельстана, чтобы обеспечить восшествие своего собственного внука на престол Уэссекса и Мерсии, а если боги войны будут благосклонны, то и на престол Инглаланда. А Этельстан дорог мне не меньше, чем собственные сын и дочь, а я теперь завел его в этот грязный форт в центре Мерсии, и его враги уже впереди на севере, отрезают нас от людей Этельфлэд – единственной надежды на спасение.
– Господин? – окликнул меня Осферт.
– В дом, – велел я. – В дом и молиться.
Потому что я свалял дурака.
* * *
Гром нарушил покой ночи. К полуночи дождь, поутихший к сумеркам, снова усилился и лил до рассвета. Это был холодный, нудный, противный дождь.
– Пора нам строить ковчег, господин, – сказал отец Кутберт накануне восхода.
Я стоял на пороге и слушал, как дождь барабанит по соломенной кровле.
– Как ты догадался, что это я?
– Ты пахнешь не как другие, – ответил на мой вопрос священник. Он нащупал дверной косяк, вышел наружу и прислонился к столбу. – Кроме того, ты бормотал.
– Неужели?
– Называл себя проклятым дураком. – В его голосе чувствовалось веселье. – Ты так обычно меня величаешь.
– Потому что ты и есть дурак, – отрезал я.
Он обратил ко мне безглазое лицо:
– В чем же я теперь провинился?
– В том, что обвенчал Эдуарда и его кентскую подружку, – проворчал я. – Только проклятый дурак мог сотворить такую глупость.
– Это удержало его от греха, господин.
– Греха? По-твоему, завалить девчонку – это грех?
– Никто не говорил, что жизнь – честная штука.
– У твоего Бога странные правила.
Кутберт подставил лицо дождю. Я уже видел, как первый проблеск рассвета коснулся востока тусклой серой линией.
