Что бы это ни было, в данном случае речь не могла идти о какой-то игре или роли — ею овладело неведомое ему чувство.
Позже, уже во сне, она несколько раз прошептала: «Беги! Беги! Беги!», после чего слабо застонала и ее голова скатилась с подушки.
На следующее утро Лоренс написал обо всем случившемся доктору и, не доверяя письмо Трисе, сам отнес его на почту.
В своем ответном послании врач предписывал ему немедленно привезти Дженин в столицу для продолжения курса лечения. Кроме того, он в довольно жесткой форме напомнил Лоренсу, что с самого начала не хотел отпускать Дженин, поскольку отнюдь не считал ее выздоровевшей. Лоренс с отчаянием просил его совета, но доктор так ничего ему и не порекомендовал, а лишь написал, чтобы они немедленно возвращались в Вашингтон.
В течение целого часа Лоренс неотрывно смотрел на свою чековую книжку — ему не надо было открывать ее, чтобы узнать, что в ней написано.
Он подошел к окну, чтобы посмотреть, где Дженин. Дом был окружен мягкой зеленой лужайкой, но жена часто предпочитала гулять на противоположном берегу реки, бродя в зарослях высокой травы. Иногда она пропадала там часами — может, в глубине этих дебрей она встречалась с Родериком Джемьесоном?
Он невольно сжал кулаки. Неужели ее вздорная забава заразила и его самого? Ведь она вела себя так, словно у нее на самом доле имелся тайный любовник.
Никогда еще жена не казалась ему такой очаровательной и прекрасной. Все ее естество словно заполняла внутренняя целостность; ей уже не докучали, как прежде, бесконечные копания в себе, самообвинения и неудовлетворенные амбиции, которые улетучивались столь же скоро, как и возникали, оставляя в душе лишь осадок горечи и поражения.
Сейчас она ступала с гордым видом, почти надменно, в ее движениях не ощущалось прежних нервных жестов, резких стартов и внезапных остановок, которые присутствовали на ранних этапах развития болезни.
Он вынул письмо доктора, намереваясь ответить на него, но тут же снова с безнадежным видом сунул его в карман, после чего приступил к работе, стараясь вытеснить из своего сознания соблазны вирджинского лета, жаркое голубое небо, аромат жимолости, а заодно и образ жены, бродящей где-то в густых зарослях леса.
Так он проработал всю вторую половину дня и, вконец вымотавшись, сел ужинать. Дженин — вся задумчивая и мечтательная — разложила еду на их изящном фарфоровом сервизе и зажгла свечи.
К своему удивлению, Лоренс заметил, что она пьет из того самого хрустального стакана, которым пользовалась при игре на доске, и почти постоянно сжимает его в своей ладони. Она почти ничего не ела, но беспрестанно пила, нежно касаясь губами хрустального края сосуда.
