Мы видим это в Кернунне, рогатом боге. На знаменитой рогатой фигуре на котле из Гундерструпа, которая держит в своих руках золотой солярный объект и змею, символ луны, которая прибывает и убывает, как змея сбрасывающая кожу. Все вещи, все противоположности, сходятся воедино в нём. Мы видим это в Пашупати (сравните знаменитую «Печать Пашупати» из Мохенджо- Даро с фигурой с котла из Гундерструпа). Всё это отголоски колдуна из пещеры Труа-Фрер и других, аналогичных фигур, которые мы обнаруживаем в пещерном искусстве. Здесь мы видим принцип, утверждённый позже в Библии, о власти человека над всеми животными, дарованной самим Богом. Принцип снова проявляется в связи микрокосма-макрокосма, тесно связанной с мистической и эзотерической философией (но также неявно присутствующей у таких философов как Аристотель и Гегель).
В пещерном искусстве даже проступает смутное осознание эволюции естественных форм; то есть идеи, что более ранние формы служили прообразом более старых. Зачастую «основой» для рисунка становится складка камня или трещина или выпуклость на камне. Эти формы напоминали пещерным художникам о формах животных, поэтому весь рисунок строился вокруг них. Тот же самый феномен мы можем наблюдать в мышлении индусов, которые верят в спонтанное появление лингамов (фаллических символов) в природе, как например знаменитый «ледяной лингам» в пещере Амарнатх, в западной части Гималаев. Как писал Гегель: «Но бог не остаётся окаменевшим и замёрзшим, а наоборот, камни взывают и возносятся к небу[150]».
Разумеется, териантропы не являются единственным примером изображения человека в наскальной живописи. Как я уже упоминал, также существует немало «людей из палочек», которые долгое время вызывают недоумение у исследователей. Лео Фробениус пишет: «Следует отметить, что практически на всех подобных рисунках, животные изображены с большим тщанием, в то время как человеческие фигуры всегда схематичны»[151]. Батай отмечает, что изображения человека «почти все бесформенны и гораздо менее человечны, чем те, что изображают животных; другие, как и готтентотская Венера, являются бесстыдными карикатурами на человеческий облик». «Людей из палочек» он описывает как «детские»[152] рисунки.
Почему же художники изображали людей столь «грубо». Разве они не видели собственные тела столь же ясно, как тела оленей или бизонов? Разве они не могли восхищаться собой, изображать свою собственную жилистую мускулатуру также искусно как они изображали её, например, у льва?
