.
В этих словах есть глубина, но они лишь отчасти верны. В пещерных рисунках мы действительно обнаруживаем человека выходящего за пределы животности, но также находим и его самого. Шаманская идентификация с животным является лишь ещё одним проявлением этого.
Далее Батай отмечает ещё кое-что крайне важное: «Доисторический человек изображал животных в завораживающих и натуралистичных рисунках, но изображая себя, неуклюже скрывал свои уникальные, отличительные черты под чертами животных. Он только частично приоткрывал тайну человеческого тела, при этом наделяя себя звериной головой»[148]. Батай ссылается на массу известных пещерных рисунков, которые очевидно антропоморфны, но при этом имеют различные животные черты.
Упомянутые рисунки, на самом деле, ярко иллюстрируют моё утверждение: в пещерном искусстве мы видим человека находящего себя в животном, и находящим животное в себе. Человеческие (или гуманоидные) фигуры в пещерах относительно редки: рисунки животных многократно превосходят их в количестве, но когда художники предпринимали попытку изобразить людей, они отождествляли их с животными. Почему? Вспомните, искусство раскрывает суть, а ведь именно в этом заключается суть человека — отражать природу, отождествляться с ней.
Но есть в этих рисунках и нечто другое. Вспомните знаменитого «колдуна» из Труа-Фрер. Изображение 75 сантиметров в высоту, частично вырезанное, частично нарисованное углём. Фигура имеет гуманоидные черты, но при этом у неё голова оленя, рога, лицо совы, уши волка, «борода» серны, хвост лошади и лапы медведя. Его нижние конечности, его поза (он будто бы танцует) и, возможно, гениталии свидетельствуют о том, что это гуманоид[149] (кстати, технический термин для такой фигуры — «тери-антроп»), С некоторой уверенностью можно заявить, что это человек видящий животное в себе, либо же наоборот. Я бы мог добавить ещё кое-что: это человек, видящий себя как Господин Зверей, как вершина мироздания.
В пещере человек смутно (или же не очень) ощущал то, что позже ясно выразил Аристотель: человек резюмирует в себе всю природу. В процессе этого он в то же время превосходит просто природное, он объединяет всех животных внутри себя; он является всем. Таким образом, он занимает привилегированную позицию в природе, царствуя над всем как высшее земное существо. Частью зверь, частью бог. И мы видим, как этот мотив проходит красной нитью сквозь всю историю религии и мифологии.
