— Ладно, — сухо произнес Анри и кивнул в сторону центральной арки.
Лестницы, привычно уводящей из холла наверх, здесь не было. Зато были коридоры, расходящиеся в разные стороны, в один из них они сейчас и направились. Эрик — вслед за Жеромом, и пусть для незнающего это выглядело как провожающий гостя дворецкий, на самом деле это был конвой. Учитывая, что в спину ему дышал дружелюбно настроенный братец, пусть даже рядом с ним шла она.
Лестница обнаружилась в просторном зале: извиваясь локоном, уходила на второй этаж. Справа от нее распластались высокие арочные окна (портьеры на одном задернули неплотно). Повсюду светлый камень и двухцветная плитка на полу, лепнина на небольшом балкончике, у дверей на второй этаж.
Мимо этого балкончика они и прошли, свернув в очередной переход, к кабинету брата.
Просторному и днем, должно быть, достаточно светлому. Анри отодвинул для Терезы кресло, стоявшее рядом с массивным столом из орехового дерева. Она опустилась в него, и только самый внимательный мог заметить, что их пальцы соприкоснулись, когда Анри скользнул ладонью вдоль подлокотника.
Эрик заметил.
Заметил и вдруг осознал, что эта странная, проникновенная, выматывающая душу и сердце нежность между ними больше не бьет раскаленным хлыстом. Больше всего на свете ему сейчас хотелось точно так же дотронуться до Шарлотты. Коснуться хрупких пальцев: едва уловимо, украдкой сорвать улыбку с мягких, нежных губ. А потом долго и упоительно целовать: до тихих, отзывающихся возбуждением стонов. Целовать, пока ее губы не припухнут, не станут болезненно-чувствительными под любым самым легким прикосновением…
Эта мысль оглушила. Пронзила, вышла навылет между лопатками, пригвоздила к месту.
В его жизни было множество женщин, но рядом с ними он неизменно думал о Терезе.
А сейчас, рядом с ней — о Шарлотте.
— Кто эта женщина? — вопрос брата выбил в реальность с силой магического удара.
— А есть разница?
— Есть, — Анри передвинул лежавшую на столе папку, по виду абсолютно пустую. — Мне нужно понять, что это не очередной из твоих трюков.
— Доверие — главное в семье, — пробормотал Эрик, опуская глаза на носки ботинок.
— По-твоему, это смешно? — голос брата был металлическим, как колонна его настольной лампы под неброским, в тон ореховым тонам кабинета, абажуру.
— Ты видишь на моем лице улыбку? — он поднял голову, встречая его взгляд.
Напряжение задрожало, как перетянутый холст. Скулы брата обозначились четче, крылья носа чуть дрогнули.
