В «Мелосском диалоге» видят классический пример разговора, стороны которого не слышат друг друга33. И это, несомненно, верно, однако кажущееся недопонимание может быть прежде всего объяснено несовместимостью имперской логики действий старшего партнера и ожиданий младшего. Афины не захотели признавать мелосцев равными себе.
В литературе, посвященной Фукидиду и истории афинской морской державы, есть две противоположные интерпретации. В первом случае утверждается, что Фукидид в исходе мелосской проблемы полагал правыми афинян: Мелос пал, мужчины были перебиты, женщины и дети угнаны в рабство. Вопреки логике действительного хода событий, каким его видели Афины, мелосцы во вред себе слишком много хотели и на многое надеялись, что и привело их к неверной оценке обстановки, а затем к гибели. Такая интерпретация не ограничивается тем, что констатирует значимость фактических аргументов афинян. Еще более она оправдывает афинян на деле: в связи с тяжелым положением города в войне со спартанцами, колебаниями в стане их союзников, а также исходя из того обстоятельства, что непокорность почти всегда находит отпор, им будто бы не оставалось ничего иного, как подчинить Мелос, — в пользу или во вред имперскому владычеству на пространстве Эгеиды; еще одно любое такое же мелкое попустительство могло бы иметь тяжелые последствия. Отсутствующая в рамках имперского «мира» возможность соблюдения нейтралитета, таким образом, обозначается тем, что в случае серьезной провокации этому «миру» приходится выбирать «за» или «против» имперского господства, а нейтральная сдержанность рассматривается как скрытое враждебное поведение. Высказывание президента США Буша «Кто не с нами, тот против нас»[17] в этом контексте является чистосердечным проявлением имперской логики.
Согласно второй интерпретации, значение конфликта не исчерпывается событиями непосредственно вокруг Мелоса, а требует анализа изложения всей истории войны Фукидидом.
Центральную роль в данном случае играет начинающийся сразу после «Мелосского диалога» рассказ об афинской экспедиции против Сиракуз, с которой Афины начали терять статус господствующей державы. Безмерно переоценив свои возможности в этой флотской операции, Афины перенапрягли свои силы и таким образом сами положили начало своему крушению34.
Однако как вообще могло дойти до подобного рокового отхода от основ первоначального плана войны, принадлежавшего Периклу? Именно он в мудрой оценке потенциала Афин и Спарты предписал афинянам вести политику стратегической обороны, согласно которой в течение войны они должны были отказаться от всяких дальнейших крупных завоеваний и пока что довольствоваться лишь status quo35; если бы они придерживались этого, то в конце концов в борьбе против пелопонессцев победа была бы им обеспечена. Согласно данной интерпретации, проявившаяся уже в «Мелосском диалоге» гордыня — «высокомерие власти»36, если обратиться к часто цитируемому выражению Уильяма Фулбрайта, — и привела Афины к краху. Афинская аргументация, обращенная к мелосцам, поэтому обличается лишь как ослепление, которое должно было прямым ходом привести к политической и военной катастрофе: в то время как афиняне говорили о политической оправданности, их слова и действия по сути свидетельствовали об утрате политически-морального самоограничения, на котором единство морского союза основывалось куда более, нежели на военной силе. С исчезновением этого самоограничения афинская гегемония превращалась в империю; лишь после этого партнеры по союзу стали бы пытаться освободиться от отягощающего давления господствующей державы.
