Обе интерпретации Фукидида почти в точности соответствуют противоположным оценкам американской политики последних лет: с одной стороны, они ведут к императиву, который восходит к имперской логике; с другой стороны — США упрекают в том, что они будто бы уничтожили свой моральный авторитет за счет безоглядной властной политики, американское влияние в мире будто бы куда надежнее обосновывалось моральным авторитетом, нежели использованием авианосных соединений, крылатых ракет и сухопутных войск. Во множестве статей и интервью последнюю точку зрения отстаивал Юрген Хабермас37. При этом, конечно, допускается наличие самой серьезной готовности к принятию решений, когда ответственные политики могут дать тот или иной ответ на поставленные требования. Это позволяет сделать ответственными тех, кого большинство критиков считают определяющими американскую политику. Хабермас исходит из того, что после окончания противостояния Восток — Запад США якобы оказались перед выбором, «не вернуться ли от ставшей излишней позиции сверхдержавы к руководящей роли на пути к правовому переустройству мира или же откатиться к имперской роли хорошего гегемона по ту сторону международного права»38, и случилось так, что был избран последний вариант, за что ответственны прежде всего неоконсервативные советники из администрации Буша.
Напротив, точка зрения, исходящая из логики империй и связанных с нею действий, придает куда меньшее значение влиянию и решениям отдельных личностей. Здесь важнее считаются структуры и нормы, определяющие пространство их действий. Поэтому не ставится вопрос, какое значение для политики Джорджа Буша-младшего имела христианская концепция воскрешения, не исследуется роль Пола Вулфовица, исполнявшего обязанности министра обороны в администрации Буша, и не учитывается, что для политики США решающим во всех вопросах было воздействие неоконсерваторов. Далее, приверженцев этой концепции не особенно интересует и психическое состояние США после терактов 11 сентября
2001 года39. Вместо этого они исследуют логику действий имперской державы.
Разумеется, шаги, определяемые имперский логикой, никогда не предпринимаются сами по себе, при этом они всегда могут быть искажены или не поняты политическими игроками. К ресурсам имперской власти, без сомнения, относится моральная оправданность. В данном случае, она, конечно, — не мерило политики и является одним из ее средств: логика империи весьма охотно использует моральные оправдания в качестве силового фактора, но никогда не позволит сопоставлять себя с ними.
