От одной мысли о том, что в их с Земфирой отношениях мог появиться какой-то мужчина, у цыганского барона по лицу заходили желваки. Скупщик, приняв это на свой счет, слегка испугался, но решил не показывать этого и с любопытством стал изучать визитку. Тогда Баро достал еще пятьдесят долларов. Торговец золотом уже протянул было за ними руку, но Зарецкий спрятал деньги обратно.
— Как только позвонишь, так сразу же и получишь, — ответил он на недоуменный взгляд собеседника.
— Понял. Можете не сомневаться!
— Если я начну сомневаться, тебе будет очень плохо, — проговорил Баро тихо, а оттого еще более страшно.
И с этими словами ушел, оставив напуганного скупщика под впечатлением от разговора.
* * *
Приехав с Астаховым к следователю, Соня разложила рамы от картин по всему кабинету.
— Ну и зачем вы все это сюда притащили? — Активность девочки начинала Ефрема Сергеевича раздражать.
— Это рамы от похищенных картин. Я бы хотела провести следственный эксперимент.
— Это вас в университете таким умным словам научили?
Соня проигнорировала ехидный вопрос.
— Вас не затруднит еще раз принести картину?
— Вы сегодня ее уже смотрели, девушка! — процедил Солодовников сквозь зубы.
Но тут в разговор вмешался Астахов:
— Я не вижу причин, почему не сделать то, о чем просит адвокат.
— Зачем?
— Я хотела бы сравнить срез на полотне со срезами в рамах, — четко ответила Соня, и добавила: — Если вы сами до сих пор этого не сделали!
Только тут Ефрем Сергеевич осознал свой следовательский прокол. «Ну и девочка!» — подумал он, глядя на Соню. А вслух сказал:
— Ну хорошо. Раз вы так настаиваете, то почему бы и нет.
Чертыхаясь про себя, Солодовников принес тубус и вынул старинный холст.
— Скажите, это та самая картина, которую вы изъяли у гражданина Милехина? — спросила Соня, взяв ее в руки.
— Естественно, — с трудом сдерживаясь, отвечал следователь. — Другой у нас нет.
Тогда молоденький адвокат просто приложила развернутую картину к раме. Потом к другой, к третьей — и так ко всем семи Астаховским рамам, из которых были вырезаны полотна. Ни в одну из них картина просто не помещалась. Солодовников засопел.
— Скажите, Ефрем Сергеевич, — спрашивала тем временем Соня, — как вы объясните тот факт, что картина намного больше, чем любая рама, из которой ее могли вырезать?
Следователь молчал.
— А как это объясните вы? — задал тогда очень простой вопрос Соне Астахов.
— Я предпочитаю опираться только на факты, — отвечала адвокат. — Судя по всему, эта картина, изъятая в таборе, не является подлинной картиной Дюрера. Очевидно, это копия. Неплохая, но копия.
