— Вы знаете, Соня, — заговорил наконец хозяин дома, — я все-таки думаю, что Миро вряд ли ко всему этому причастен…
— Да, я тоже так думаю. Николай Андреевич, вы позволите мне забрать эти рамы с собой? Я обязательно вам их верну.
— Пожалуйста, сколько угодно. Теперь, когда в этих рамах нет холстов великого мастера — какая в них ценность?
— Скажите, Соня, а вы повезете их в милицию? — полюбопытствовала Олеся.
— Да. Хочу сделать экспертизу.
— А почему же сами милицейские следопыты до этого не додумались?
— Не знаю… — И, собрав семь больших рам вместе, Соня еле оторвала их от пола.
— Вы на машине? — спросил ее Астахов.
— Нет.
— Давайте тогда я вас подвезу! — И он сам поднял собранные Соней пустые рамы.
— Спасибо… — Девушке стало даже как-то неловко.
— Я скоро вернусь! — бросил на прощание Олесе Николай Андреевич и вышел с Соней из дома.
И Олеся опять осталась одна. Опять одна, хотя не прошло и получаса с тех пор, как они с трудом помирились.
* * *
Вся эта история с ожерельем жгла душу Баро. Он уже согласен был по совету Кармелиты и Люциты пойти да поговорить с Земфирой. Но прежде сам хотел выяснить все, что возможно, от других людей. Зарецкий опять разыскал того самого скупщика золота, чтобы расспросить его во всех подробностях, как продавала ему ожерелье Земфира.
— Откуда у тебя взялось это ожерелье? Кто тебе его продал? — говоря русским языком XXI века, наезжал на ни в чем не повинного гаджо цыганский барон.
Но и скупщик был, как говаривал в знаменитом фильме Глеб Жеглов, «не зеленый пацан». Уж сколько раз наезжали на него мелкие и крупные рэкетиры, милиция — а он всегда как-то отбрехивался.
— Не помню, — отвечал скупщик. — Мало ли кто перед глазами мелькает!
Тогда Зарецкий зашел с другой стороны:
— А ты вспомни. — И он протянул ему двадцатидолларовую купюру.
— Ну да, что-то припоминаю… Это был какой-то мужик, — с готовностью взял деньги скупщик.
— Мужик? — удивился Баро. — Может, женщина?
— Что ж я, женщину от мужика не отличу? Мужик это был.
— А что за мужик? Как он выглядел?
— Не помню.
— А ты напрягись, припомни. — И Зарецкий положил перед ним еще двадцать долларов.
— Ну как он выглядел? Брюнет, средних лет…
— Цыган? — напрягся Баро.
— Нет, не цыган. Волосы у него, правда, темные, длинные, но не цыган — точно.
— Ты, я вижу, хорошо его запомнил.
— Ну хорошо — не хорошо… Но если увижу, то, может, и узнаю.
— Если увидишь, сразу позвони мне вот по этому телефону. Понял? — Зарецкий протянул ему свою визитную карточку вместе с третьей двадцатидолларовой бумажкой.
