— Да уж. Алиби — на момент убийства Вышеславского развлекался с женщиной — сомнительное. И он приезжал в Вечеру в четверг.
— Ну и что?
— Именно в тот вечер, когда молодые люди познакомились. Вам известно, при каких обстоятельствах?
— Нет.
— Анну заманили в Вечеру и пытались убить: столкнули на рельсы перед проходящим поездом. Я случайно оказался рядом.
— Когда, вы говорите, эту случилось?
— В четверг, ровно за сутки до убийства академика. А теперь совершено покушение на Сашу.
— Он жив? — взволновался учитель. — Жив?
— Жив.
— Одну минуту, задыхаюсь от духоты.
Николай Алексеевич вышел, математик подумал: «Какой бы ответ его устроил?..»
— Рассказывайте! — потребовал хозяин, возникнув на пороге с мокрым лицом.
Иван Павлович рассказал.
«Загробная» находка в кабинете под настольной лампой. Страх. Сад. Шорох в траве, удаляющийся к калитке, — так казалось юноше. Он побежал в рощу, где ухала ночная птица, чернели тени под деревьями и кружили, кружили шаги — реальные или воображаемые на нервной почве… закружили до изнеможения, он выбился из сил, как вдруг заметил: в кабинете уже не горит свет.
Саша рванул к дому, кто-то спрыгнул со ступенек и, согнувшись, пробежал в сад, к лужайке… Там было светлее, месяц сиял над колодцем, и трепетал под легчайшим ветерком каштан. Он почему-то знал, что в кустах под каштаном прячется враг (там погибла мама), и заставил себя приблизиться… еще ближе, еще… уже как будто слышалось чье-то хриплое дыхание, но вдруг резанула боль и наступило беспамятство.
Когда Саша ожил на лужайке, как на дне черной чаши, в кабинете сверкала люстра и кто-то светил из окна электрическим фонариком («То был я», — пояснил математик). Свет погас, и юноша пополз по-пластунски в глубь садовых зарослей. Кто-то неразличимый во тьме, с горящим фонариком, подошел к колодцу, постоял и исчез. Саша опять провалился в яму, а очнувшись, побрел на огни соседского дома.
— Прошу извинения, Николай Алексеевич, но дело есть дело. Где вы были в вечер пятницы и в вечер субботы?
— Я не отношусь к сексу как к спорту, — усмехнулся учитель. — Я по обыкновению читал, размышлял, гулял.
— Где?
— Тут, в окрестностях.
Встреча с Кривошеиными происходила под девизом: «Я всегда все помню!» — безапелляционное заявление ученой ядерщицы, которая перебила первый же вопрос Ивана Павловича: «Помните ли вы…»
Этих чудаков он знал уже много лет, но поверхностно, раскланиваясь при редких встречах, всегда внутренне поеживаясь (хотя и сам не был обделен ни ростом, ни силой). Но эти двое, раздутые чудовищные младенцы, казались потомками вымершей расы исполинов. Кривошеин, киношный деятель («Я — директор фильмов»), носил имя такое русское, задушевно-знаменитое — Антон Павлович — и, как типичный подкаблучник, возбуждал неистребимую стервозность в супруге.
