— О Господи! Я поцеловал ей руку на лужайке. А на похоронах, прощаясь?.. Не помню, как в тумане был.
— Да любой бы из нас заметил, — сказал Иван Павлович.
— Но руки были под покровом, под цветами.
— Позвольте! Как же на допросах не всплыл такой ужасающий факт?
— Вероятно, изуродована была уже мертвая.
— А почему преступник тогда же не похитил остальные драгоценности? Отец был вне себя, все двери настежь… Кто ж там прошелся бесовской походочкой!
— Вы приезжали в Вечеру еще до похорон?
— Да, за день. Гроб стоял в гостиной. Старик даже не слышал, как я появился… обезумевший, растерзанный, в халате. Да вы сами небось помните?
— Помню. Он жил на таблетках. Словом, любой желающий мог беспрепятственно проникнуть в дом.
— Чтобы отрезать палец?.. Иван Павлович, это не кража как таковая, а ритуальный обряд кощунства.
— Да, комплекс садизма налицо. Мотив преступлений в доме Вышеславских имеет необычную эмоциональную подоплеку.
— И этот некрофил тринадцать лет берег мертвый… там одни косточки?
— Кожа якобы сохранилась. Наверно, бальзамирование.
— Час от часу не легче!
— И палец запачкан в земле.
Николая Алексеевича пробрала заметная дрожь.
— Вы его видели?
— Ребята. К моему приходу этот обрубок исчез.
— Нет, они выдумали!
— Зачем?.. Во всяком случае, Анне я верю.
— А вам не кажется примечательным, что чертова мельница закрутилась с ее появлением?
— Откуда вы знаете?
— Ну, молодые люди только что познакомились.
— А мельница завертелась тринадцать лет назад. И Филипп Петрович появился раньше Анны. Что вы можете сказать о своем друге?
— Мы слишком долго не виделись. Человек неглупый, оригинальный, но карьера не удалась — водочка, женщины. Отсюда — цинизм, ерничество.
— А вы знаете, что он запил после гибели Полины?
— Бросьте! У него этих Полин… Разврат разъедает душу, — ледяным тоном отчеканил учитель.
— Прописные истины, — бросил Иван Павлович.
— На то они и прописные — с заглавной буквы, с красной строки, — что верные.
— И со своих нравственных высот вы разорвали старую дружбу?
— Кто я такой, чтоб судить? — пробормотал Николай Алексеевич. — Так жизнь развела.
— Из-за Полины?
— Он не был мне соперником! Да что теперь ворошить…
— В день убийства Вышеславского журналист сдал в скупку браслет, принадлежавший покойной.
— Факт любопытный, но должен заметить: Филя работал судебным репортером, да и вообще не идиот, чтоб так простодушно попасться. Как он сам объясняет свой промах?
— Получил подарок от академика.
— Слишком наивно.
