После паузы Саша произнес издевательски, чуть ли не с удовлетворением:
— Я же говорил, что он дегенерат, выродок.
Она не сразу собралась с силами, чтоб ответить:
— Твою маму, должно быть, убили.
— Ну, я и убил.
— Прекрати мандражить по этому поводу! Тебя, ребенка, подставили, понимаешь?
— Не понимаю, — отрубил Саша, но она заметила — скорее, почувствовала, — как в звездном сумраке блеснули его глаза:
— Кто отрезал палец с перстнем? — Анна сама подивилась дикой несуразице своего вопроса, но ведь так было! Они же видели сейчас… — Почему он запачкан в земле?
— Ну не из могилы же! — оборвал Саша, оба вздрогнули. — Он бы там не сохранился.
— А как же сохранился? Кожа желто-коричневая.
— Значит, был забальзамирован.
— Кем?
— Я ничего не знаю. В день ее смерти, точнее, в ночь, меня увезли к дедушкиной сестре — она была еще жива, старенькая, — а привезли после похорон.
— Тебя точно подставили!
— На допросе о пальце никто меня не спрашивал.
— Значит, ее изуродовали уже после смерти.
— И никто на похоронах не заметил?
— Черт их всех знает!
— Может, и заметили, но ведь язык не повернется сказать вслух. Кто-то позарился на перстень, — Анна старалась говорить рассудительно, цепляясь за ускользающую реальность, — а снять не смог…
— Ага, и палец набальзамировал, и тринадцать лет хранил, и сегодня подбросил нам.
— Он больной. Нет, больше я в этот дом не войду. И не уговаривай. Если хочешь, поехали ко мне.
— Это мой дом. Здесь я родился, здесь и умру.
— Нет, я не хочу, чтоб ты умирал. Ну, давай хоть обратимся к Ивану Павловичу. Он человек пожилой, опытный…
— К этому? Он — последний, к кому я обратился бы.
— Да почему?.. Ладно, не о нем сейчас. Но как дожить до утра?.. — Анна умолкла, потрясенная догадкой: эта необъяснимая враждебность («Терпеть не могу развратных людей, их надо уничтожать»)… уж не подозревает ли Саша в респектабельном математике своего отца?.. Однако сейчас (да что сейчас — вот уже третий день!) ни одну мысль свою она не могла довести до логического конца и вывода. Мысли были больные. Да, здесь, в таком красивом, как детская сказка, чудесном месте, больно и страшно. Она принялась уговаривать своего юного возлюбленного («в Москву, в Москву» — как чеховские сестры — от ужаса, от невыносимости пребывания в этом доме, в этом саду… выкопанный из земли набальзамированный палец!), чувствуя, что уговоры бесполезны, он утвердился в некой неподвижной идее, и, как в сказке, его надо расколдовать.
