— Не очень. Она была человеком прелестным, но сдержанным, замкнутым… возможно, из-за принадлежности к тайной элите.
— То есть из-за отца?
— Я говорю — возможно.
— Какой вы ее помните?
Журналист помедлил в раздумье; чувствовалось, что разговор захватил его.
— В двух вариантах, если вам угодно. Может быть, отражающих двойственность женской натуры, созданной нам на погибель.
— Вы ж сказали: на радость.
— И так и сяк, когда-нибудь узнаете. Зима, девочка в черном, искаженный лик, робость и отчаяние. Летний сияющий закат, торжествующая женщина в белой одежде и жемчугах.
— Вы в каком жанре трудитесь?
— Могу во всех. Ну пижон, ну и что? Разве виноват я, что именно такое эстетское впечатление оставила во мне Полина Вышеславская?
— Вы знаете, как она умерла?
— Слушай, давай не будем, а?
— Почему?
Филипп Петрович ответил быстрым шепотом:
— Потому что ты лучше меня знаешь, как она умерла. — Хмельные рыжие глаза остановились на Анне, и она почувствовала себя раздетой. — Давайте бросим этого зануду и совершим шаг в непоправимое?
— Почему вы так кривляетесь? — удивилась Анна. — Вы боитесь?
Маска пошлости чуть сползла с подвижного носатого личика.
— Не то чтобы, но… Старику перерезали горло. Чем?
— По-видимому, его старой опасной бритвой.
— Бритвой? Уже легче. И все-таки… страшно, дети мои.
— Чего ж вам-то?
— Страшно почуять на своей шкуре когти демона.
— Вы бредите? — испуганно спросила Анна.
— Ага, со вчерашнего. Кстати, когда убит дедушка?
— Вчера вечером около десяти.
— Так у меня алиби! Священное, неприкосновенное. Осмелюсь дать вам совет?
— Осмельтесь.
— Бегите из этой тайной Вечеры куда глаза глядят, целее будете.
В полудневной тени от веранды на скамейке возле клумбы дама-ядерщица курила сигарету в янтарном мундштуке.
— Саша, дорогой! — Глубокий прочувствованный бас, а с места не сдвинулась. — Это точно убийство?
Он поставил дорожную сумку на землю (они заезжала за вещами на Большую Полянку), сказал:
— Проходите в дом.
— А, да ладно! Точно убийство?
— А что, вы думаете, деда руки на себя наложил?
— В жизни все, знаешь, бывает… Гений в некотором роде отклонение от нормы.
— Ага, по горлу полоснул, а потом сходил спрятал бритву…
— Как ты можешь в таком тоне!..
— Ну идиот, извиняюсь.
— Кстати, об идиотах. Тимоша принес молоко, вон бидончик на веранде, уберите в холодильник.
Когда Анна вернулась из кухни, великанша вдалбливала Саше, сидящему на ступеньке, в тоске опустивши голову на колени:
— Не могу похвастаться, что заменила тебе мать — конечно, я человек нормальный и люблю детей, но они мешают, — однако по праву старого друга спрашиваю: как ты мог допустить это, где ты был?
