– Но со стариком можно было всегда договориться и убедить его в необходимости моих действий. Вот тогда, при Гросс-Егерсдорфе, когда я двинул свои полки без приказа…
– Знаем, знаем, – дружно отозвались оба его собеседника, – ты герой Гросс-Егерсдорфа, и о том даже кадетам в Шляхетском корпусе известно. Давай мы будем тебя именовать Румянцев-Егерсдорфский, – со смехом предложил Чернышев. – Хотя можно просто Румянцев-Егерский, чтоб понятнее было.
Румянцев не стал отвечать на выпады друга, хотя явно смутился от его острот, но быстро нашел выход из создавшейся ситуации:
– Это я к тому говорю, что меня могли и под суд отдать, сослать в Сибирь, если бы дело не выгорело. Главнокомандующий так мне и сказал потом… Но …
– Tous les moyens sotn bons,[9] – опередил его Чернышев.
– Everybody diligit victoremque[10], – проявил наконец свою образованность Петр Панин, отчего оба его товарища пристально взглянули в его сторону, не ожидая от него чего-то подобного.
– Не возражаю, – демонстративно поклонился Румянцев. – Но я все же о другом. Того, старого главнокомандующего, можно было в чем-то убедить или хотя бы не ждать от него подножки. А вот с этим… – он перешел на шепот. – С этим лично мне общего языка не найти. Он же все сам знает и разумеет, упрям, как сто ослов, и слушать чьих-то подсказок не пожелает…
– Кроме распоряжений от двора, – добавил Чернышев.
– Или своего пастора, который… – начал говорить Панин и осекся.
– Нет, ты уж договаривай, – накинулись на него оба собеседника. – Или ты нам не доверяешь?
– Да вы и сами все знаете, – попробовал отнекиваться тот. – Какой тут секрет? Вся армия знает, кто направил этого пастора к нашему уважаемому Вилли.
– И кто же? – склонился Румянцев к Панину, пристально глядя на него в упор. – Надеюсь, не Господь Бог?
– Любезнейший король Фридрих! – выпалил Панин и вновь потянулся к бутылке, но та оказалась пустой. Он хотел позвать ординарца, но в это время с улицы прозвучал чей-то зычный голос:
– Господ офицеров просят пожаловать на совещание к главнокомандующему!
– Этого нам только не хватало, – заскрежетал зубами Румянцев, но тут же кинулся искать свою треуголку. Поднялись и остальные и как ни в чем не бывало направились к центральной палатке, где располагался Фермор, стараясь шагать ровно и не запнуться за натянутый крепеж стоящих в одном ряду с ними других таких же палаток, где ночевали офицеры русской армии.
2
После занятия Кенигсберга, а потом и всей прусской земли началось переформирование полков. Чья в том была инициатива и участие, разобраться было невозможно. Бывало, что одна и та же рота за неделю меняла по два, а то и по три полка и из пехотного переходила в полк гренадерский. Там оставляли наиболее рослых и побывавших в деле рядовых, частью унтер- и обер-офицеров по усмотрению начальства, а на другой день перед строем объявляли, что всех, кроме оставленных, переводят в драгунский полк.
