Печаль и страх охватили жителей аула. Они всячески избегали встреч с судьей и шли к нему только по вызову, полные тревоги. Женщины почти не покидали дома, чтобы не попасться ему на глаза. Но все же надо было выходить в кошару, подоить козу, принести воды или покормить кур.
Не на улицу, а только на подворье вышла моя матушка Айбий. И тут ее увидел проезжавший мимо судья.
— Чья это жена? — спросил он Кабыл-ишана.
— Это жена Акамбета. Они у меня в долгу по самые уши. — Ишан хитро улыбнулся: — Можете забрать их с собой, уважаемый кази, за неуплату долгов, если хотите.
Судья одобрительно засмеялся:
— Вы умный человек, Кабыл-ишан.
Вот так Кабыл-ишан, который называл себя любимым слугой аллаха после пророка Магомета, накликал беду и смерть на наш дом. Не впервые творил ишан свои злодеяния, прикрываясь мусульманской «святостью». Народ знал: он всегда выходит сухим из воды, сумеет задобрить того, кто ему нужен. На этих делах он, можно сказать, собаку съел.
На следующий день слуги Халила угнали моего отца Акымбета и матушку Айбий. Я в отчаянии плакал, а Кабыл-ишан утешал меня. Потом он позвал меня к себе в дом и всю ночь читал мне главы из «божьего дара» — Корана.
Через неделю, темной ночью, мой отец привез тело нашей любимой матушки. Не сказав никому ни слова, он похоронил ее на рассвете. Никто не знал, отчего умерла Айбий. Эту тайну не открыл он даже мне, своему любимому сыну. Угрюмый, бледный, страшно исхудавший, он бродил как тень по дому и во дворе, сторонился людей, не поднимал глаз.
Однажды утром мой отец не мог встать с постели. Узнав о его возвращении домой, Кабыл-ишан решил его навестить, чтобы выведать, что же произошло с ним и Айбий после того, как их забрали слуги Халила. Однако напрасно старался Кабыл-ишан, разливаясь в молитвенных утешениях и заверяя в сочувствии и дружбе. Мой отец молчал. Казалось, он даже не видел ишана, не слышал его слов. Он не сводил остановившегося взгляда с платка матушки, лежавшего на старой кошме в углу комнаты. Наконец Кабыл-ишан понял, что поговорить с моим отцом не удастся. Он лицемерно прикрыл глаза и гнусавым голосом завел очередную молитву аллаху. Потом поднялся и ушел.
Ночью отцу стало хуже: он бредил, бормотал что-то непонятное. Я и Нурбике не отходили от его постели. Только на рассвете он немного успокоился, попросил Нурбике нагреть воды.
— Айдос, сын мой, — с трудом проговорил он, — берегись ишана, живи от него подальше. Я скоро умру…
