На следующее утро с первыми лучами рассвета Альв не стал спускаться на кухню, а направился наверх. Он миновал комнату Ингара, просторные чертоги мастера-кузнеца и поднялся на вершину башни. Пришла пора ковать меч, и он хотел полностью очистить свой разум, прежде чем начинать с новой страницы. Когда огромная каменная плита на вершине лестницы скользнула в сторону на невидимых шарнирах, Альв поднялся на мощеную площадку. Он поразился тому, что мозаичный пол покрыт лишь тонким слоем инея, а на крыше башенки мастера-кузнеца и окружающих скалах почти не осталось снега. Он размял мышцы и ощутил, как в его руках заиграла новая сила. Ветер задувал с юга свежий и крепкий, напоенный запахами леса, травянистых равнин и дальних побережий. Все было ново, и мир казался юным. Альв глубоко дышал, щурясь от лучей утреннего солнца. С тех пор как он последний раз выходил на улицу, прошла долгая зима, и весна уже вступала в свои права.
Он вздрогнул, услышав протяжный скрип. Дверь башни распахнулась, и мастер-кузнец вышел наружу. Он тоже щурился от солнца, но его лицо было осунувшимся и озабоченным; богатая голубая мантия смялась, словно он провел ночь без сна. Однако когда он заметил Альва, его усталость как будто отступила, сменившись обычным доброжелательным выражением.
- Стало быть, ты тоже взыскуешь мудрости и просишь совета у горных вершин, мой мальчик? Ты не сомневаешься в сегодняшнем предприятии? Не нуждаешься в моем совете? Хорошо. Я рад, ибо, боюсь, мне придется покинуть вас на день-другой. Очень не хочется уезжать в такое время, но ничего не поделаешь. Заботы мира тяжким грузом давят на меня, хотя я и надеялся уйти от них в этом месте.
Альв сокрушенно улыбнулся.
- Мне очень жаль, мастер-кузнец. Работа будет трудной, но я хорошо отдохнул и подготовился.
- Вот и прекрасно. Тогда попробуй закончить к завтрашнему утру, когда я вернусь.
Альв опустил голову, стараясь скрыть невольную улыбку. Он не мог бы пожелать ничего лучшего для себя.
- Да, мастер-кузнец, я постараюсь.
После утренней прогулки полумрак кузницы, казалось, теснее смыкался вокруг него. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение. Некоторое время Альв расхаживал вокруг наковальни, нервно отбирая необходимые для работы инструменты и раскладывая их в удобном порядке, прикалывая листки с записками к любому месту, откуда он мог легко видеть их. Наконец он взял стержень, служивший основой меча, и два других, составлявших тело клинка, и пропел над ними звучные, медленные слова, прежде чем плотно обернуть их металлическими лентами и положить в огонь. Сначала требовалось создать в горне особенно сильный жар. Альв приставил Рока к работе за поршнем ручных мехов. Их быстрое, прерывистое уханье смешивалось с его собственным дыханием, когда он подхватил стержни клещами и вдвинул их в маленький круг бело-голубого пламени. Затем он вынул их вместе с водопадом сыплющихся искр, нанес три удара тяжелым молотом и сунул обратно в огонь. Через минуту-другую Альв повторил операцию и жестом приказал Року остановиться. Теперь работали лишь большие мехи, приводимые в движение водяным колесом. Альв тихо запел в зловещей гармонии с шипением древесного угля, поглядывая на свои записи и прислушиваясь к тому моменту, когда сама сталь начнет петь - первый признак того, что пора охлаждать изделие. Он пел о дереве, которое когда-то выросло, впитывая воздух и солнечный свет; пел о том, как он срубил это дерево и превратил его в угли, потому что настало время вернуть воздух и огонь их создателю. Он пел о металле, лежавшем глубоко в земных недрах, невидимом и бесформенном, пока он не добыл его и не очистил от примесей, придав форму и размеры. Подчиняясь, дерево и металл сочетаются в таинстве, чтобы обрести могущество; повинуясь воле кузнеца, они, в свою очередь, обретают свойства господства и принуждения. Слова Альва падали в промежутки между глубокими вздохами мехов:
