— Всех не перестреляете, — мягко ответил Корытников и вышел в коридор ждать, пока ему отдадут трудовую книжку. Со статьей. Сестричкин лично проверил, чтобы ее туда вписали. А то бывали случаи, когда в приказе стояло «уволить за однократное грубое нарушение трудовых обязанностей», а доброхоты-кадровики за деньги писали в трудовой «уволен по собственному желанию», надеясь на то, что в общей массе трудовых книжек, подписываемых начальством, это может проскочить. И ведь проскакивало.
Положение у Корытникова было на первый взгляд аховое. То есть безвыходное. Нигде, кроме «Скорой», он работать не мог, а на московскую «Скорую» путь ему был отныне заказан. Да и на все подмосковные станции тоже, поскольку оттуда непременно позвонили бы Сестричкину, чтобы навести справки о докторе-«статейнике». Ну и, разумеется, не взяли бы на работу человека, публично обматерившего линейного контролера Департамента здравоохранения.
Оставалось одно — засунуть диплом и опыт куда подальше и идти в охранники. Все, кому некуда податься, идут в охранники, это такая пристань разбитых судеб в масштабе всей страны.
Но Корытников поступил иначе. Он устроился на работу в один областной центр недалеко от Москвы. На тамошней «Скорой» с кадрами дело обстояло не просто плохо, а катастрофически ужасно. Подавляющее большинство сотрудников ездило на работу в Москву, где зарплаты были не в пример лучше. На собеседовании Корытников честно рассказал о причине своего увольнения и о своем запойном графике.
Но, несмотря на это, его приняли на работу. Во-первых, при полном кадровом «безрыбье» начальство бывает очень покладистым. А во-вторых, честность всегда производит хорошее впечатление.
Из-за великой нехватки сотрудников Корытников работает на две с лишним ставки. И не говорите, что так не бывает, потому что не разрешается трудовым законодательством. Еще как бывает, когда деваться некуда. Есть определенные возможности, о которых здесь рассказывать нет смысла. Корытников дежурит сутки, затем отсыпается прямо на подстанции, на следующий день выходит на полусутки — с восьми до двадцати двух или с девяти до двадцати трех, — затем спит на подстанции и на следующий день выходит на сутки. Его закаленный в турпоходах организм спокойно выдерживает подобные нагрузки. Домой в Подольск он наведывается изредка, для того, чтобы убедиться, что его квартира цела и в ней все в порядке. Только при запоях уезжает домой на две недели.
