узко академический характер. Мне, например (а возможно, и другим), Шура
давал читать книги, которыми был в ту пору увлечен: «Шутовской хоровод»
и «Контрапункт» Олдоса Хаксли, «Наоборот» Гюисманса, «Путешествие на
край ночи» Луи Селина (последнее сочинение меня неприятно поразило) –
вещи, совершенно незнакомые в то время молодежи, почти запрещенные. В
характере Шуры чувствовался некий болезненный надлом, и в то же время
ему была присуща колкая ироничность – качество, отчасти сближавшее его
с Д.Д. Шостаковичем. Отсюда, может быть, его вкус к таким
специфическим произведениям. Но, несмотря на известный демонизм
поведения и облика Шуры, он не отказывался от участия в наших
студенческих вечеринках и капустниках. Помню, как-то раз он весь вечер
просидел у пианино, аккомпанируя такому импровизированному
18 Сабинина Марина Дмитриевна, музыковед, доктор искусствоведения, профессор.
Публикуемый материал был получен при участии И.В. Карпинского.
Сабинина М.Д. Тогда я была студенткой
49
спектаклю; подбор музыки к этому капустнику также происходил при его
участии.
Шуре я обязана тем, что мне удалось тогда познакомиться со
многими сочинениями, ныне широко прославленными, но
полузапрещенными в сороковые годы. Так, я присутствовала на
состоявшемся в атмосфере строгой секретности исполнении в восемь рук на
двух роялях Четвертой симфонии Шостаковича. Исполнителями были : С.
Рихтер, А. Ведерников, А. Локшин и М.Меерович. Впечатление от этого
концерта не изгладилось у меня и поныне. Благодаря Шуре и Мише
Мееровичу звучали в исполнении в четыре руки симфонии Малера и
Брамса, мало играемые в то время; кроме того, Шура был инициатором
замечательно интересных прослушиваний пластинок. Так я впервые
услышала великолепные грамзаписи «Песни о Земле» Малера, двух сюит из
«Дафниса и Хлои» Равеля.
Любимыми Шуриными композиторами тогда были Малер, Равель и,
конечно, Брамс. Запомнилось принадлежащее Локшину меткое наблюдение,
что Брамс обычно приберегает для коды какой-нибудь лаконичный, но
очень яркий мотив. Часто, слушая Брамса, он вдохновенно напевал: «Тю-ю-
ю», а мы, студенты, узнав случайно подобную интонацию, радостно
говорили : «Это же Шурино тю-ю-ю!» Познакомилась я в то время и с его
другом Самуилом Львовичем Дружкиным – скрипачом и философом,
