За порогом оставались все заботы, огорчения, суета жизни. «Ну, что мы
сегодня будем слушать?» – спрашивал, встречая меня, загадочно
улыбающийся Александр Лазаревич, уже приготовив какую-то новую
запись, которой ему хотелось «поделиться» с гостями. В его комнате, на
журнальном столике лежал очередной томик с закладкой – то, что он читал,
нередко при этом подбирая текст для нового сочинения, которое
обдумывал. Александр Лазаревич включал аппаратуру – и начиналось
таинство. Звучали произведения его любимых композиторов – Баха,
Малера, Берга, Шостаковича. Слушая, Александр Лазаревич увлекался,
отдавался музыке, вдохновенно дирижировал и буквально весь светился:
иногда при этом он делал замечания – восторженные, одобрительные или
даже критические – ведь он был своим в «мире великих»! Чрезвычайно
интересно было и слушать его, и смотреть на него в это время – в его
выразительном лице и в жестах можно было читать партитуру звучащего
произведения, он сам становился этой музыкой.
Иногда нас ожидал сюрприз: Александр Лазаревич ставил на пюпитр
только что законченную партитуру14 и играл нам свое новое произведение,
которое еще не исполнялось и которое еще никто не знал – в этот момент
мы ощущали себя посвященными! Роялем Локшин владел в совершенстве.
Этот инструмент звучал у него, как оркестр – его удивительный,
многокрасочный, полимелодический оркестр. А так как зрелые
произведения Александра Лазаревича были почти сплошь вокально-
13 Чигарёва Евгения Ивановна, доктор искусствоведения, профессор кафедры теории музыки
Московской консерватории.
14 Сочиняя, Локшин сразу писал партитуру, клавиров он вообще не признавал, с большим
неудовольствием создавая их только для вокалистов-исполнителей. Когда однажды я
попросила у него клавир его Седьмой симфонии, он просто удивился: «Зачем?» Больше
подобных просьб я не повторяла. – Прим. Е.И. Чигаревой.
ВОСПОМИНАНИЯ ДРУЗЕЙ И КОЛЛЕГ
32
оркестровыми, то он также пел. И хотя он не обладал какими-то
особенными вокальными данными (у него был типичный «композиторский»
голос), тем не менее ему каким-то образом удавалось передать живое
звучание и солистов, и хора. Впечатление от этих авторских исполнений,
пожалуй, не уступало концертным (а в каких-то отношениях, может быть,
