— С какого это перепоя у твоего Скопы объявился бинокль? — воззрился бригадир на казака. — Война, что-ли, с боевыми действиями в тылу врага?
— Это я его наградил, — Перс с хохотком наклонился поближе. — Театральный, маленький такой, очень удобный.
— Бабам под подол заглядывать?
— В том числе и для этих случаев, — армянский хохол скривил в усмешке рот.
— Что надыбал твой дегенерат еще? — недовольно поморщился Слонок, обращаясь к Скирдачу.
— Золотые монеты и звезду, как у царских генералов на мундирах.
— На погонах?
— На груди, крупная, переливается, может, с камешками. Рядом еще что-то блестело, да мужик тряпку убрал пока Скопа наводил оккуляры. А потом нагрянул Коца, он же бешеный. Мог и подколоть.
— Как ты решил действовать после?
— Отвлечь валютчика, когда они выйдут из двора института, затем в переходном тоннеле затащить пастуха в подсобное помещение и выкачать у него всю информацию. Для этой цели способов достаточно.
— А если бы не раскололся? — переспросил Слонок с ехидцей.
— Куда ему деваться? В подсобке стержневой кипятильник, в сраку воткнули бы, а глотку забили бы половой тряпкой.
— Есть такие, которые не раскалываются. Коца, например.
— Коцу надо убирать я уже сказал, он из диких гусей, неисправимый. А пастуху пришла бы тогда хана.
— Тебе п…ец пришел бы раньше. Ты знаешь, что мужик приволок к менялам в первый раз?
— Слышал, — пожал плечами Скирдач. — Редкую медаль, что-ли, тоже из царских.
— Меда-аль, — передразнил бригадир, его лицо начало принимать цвет вареной свеклы, — А наградной знак “За храбрость” не хочешь, с портретом Петра Первого? Начало восемнадцатого века, золото, драгоценные камни, старинная эмаль. Ты знаешь цену этому раритету?
— Нет, — Скирдач очумело мотнул головой. — Я в них как станичник в гандонах.
— Гандон ты и есть, штопаный. Каза-ак, — Слонок грохнул кулаком по собственной ляжке. — Десять штук баксов. И не пялься глазами бешеной кобылы, я не хохол и не кацап на твоем хуторе, где ты с приходом Горбача с Ельцой возомнил себя господином. Господа-а, хрены собачьи, а не сыны казачьи…
Бригадир сунул руку за спинку кресла, выдернул из специального кармашка длинноствольную “Беретту” и взвел курок. Налитые кровью белки выкатились из орбит, они полностью закрасились темно-коричневым цветом. Скирдач невольно откинулся назад, сидевший по левую руку посланец Перс, ухмыльнулся и отвернул в другую сторону армянский свой нос. Сцена с минуту напрягала надсмотрщиков за работой валютчиков и сшибал рангом пониже, находящихся в гостиной загородной виллы Слонка. Так император Петр Первый, сошедший лет триста назад на донской берег, пугал местных атаманов перед взятием турецкой крепости Азов. Но тогда без крови не обошлось, император, выдернув из ножен не азиатскую шашку, а европейскую сабельку, полыхнул ею в воздухе и покатилась под его ноги бедовая голова первого казачьего атамана. Потом пришла очередь еще нескольких. Лишь после кровавой экзекуции император указал концом сабли на крепость Азов. Взяли, распотрошили так, что тысячелетний дух туретчины растворился бесследно в теплом азовском бризе. Но Леха Слонок не спешил делать дырку в казачьей башке, хотя Скирдач упустил рыбину, сравнимую разве что с белугой, ставшей редчайшей в водах Приазовья. Он, повертев перед носом помощника “Беретту”, поставил ее на предохранитель и сунул снова за спинку плюшевого кресла.
