— А, Чукавин, — растянул в улыбке губы завстоловой. — Как же, как же… Знаю. Это меняет дело.
Завстоловой внимательно осмотрел меня от сапог до пилотки и, отчитывая на ходу какого-то солдата в белой поварской куртке, повел в овощной цех.
— За что вас сюда? — поинтересовался он.
— За дело, — ответил я, желая только одного — чтобы меня оставили в покое. Надоело выслушивать нравоучения за сегодняшний день. Неласково взглянул на его круглое, с крупными чертами лицо и со злым нетерпением сказал: — Работу давайте!
— А ты ершистый, — нисколько не рассердился прапорщик и даже улыбнулся, показав крупные, желтые от табака зубы, — но нам всякие помощники нужны. Запарились мы сегодня. Рабочий по кухне заболел, а замены до сих пор не прислали. Медосмотр прошли? — Я кивнул. — Тогда за дело. Вначале принимайтесь за картошку, потом надо будет выскрести котлы.
Прапорщик указал мне на табурет перед эмалированной ванной, полной полуочищенной картошки. В цехе было сравнительно тихо, только в углу монотонно гудел мотор вытяжной вентиляции.
— Основную работу за нас сделала машина. — Прапорщик опустился рядом со мной на табуретку, которая жалобно пискнула под его тяжелым и плотным телом. — Но глазки… Не придумали еще такой машины, чтобы умела вырезать глазки. — Говоря это, он тонким кухонным ножом быстро вырезал глазки, покрутил передо мной картофелину и швырнул ее в бак. — Вот так и действуйте.
Я молча приступил к работе.
— Так за что тебя, хлопец, сюда? — В голосе его послышалось сочувствие, и мне вдруг захотелось выговориться перед незнакомым человеком.
Я рассказал про сожженный тренажер, про свою тревогу. Вдруг майор снимет с дежурства, посадит на гауптвахту?
— Армия не детский сад, над каждым шагом думать надо, — веско проговорил прапорщик.
— Я хотел помочь другу, — быстро, как бы оправдываясь, заговорил я. — Абызов. Слышали, наверное? Он выступил инициатором почина молодых воинов: «Вторую специальность — на первом году службы!»
Прапорщик кивнул головой, но по его глазам я понял, что об Абызове он не слыхал.
— Так вот Валерий — человек дела. Если дал слово, — продолжал я, — то в лепешку расшибется, но сдержит. А тут инструктор в наряде, тренировать некому. Я подумал, что смогу, и… — Я замолчал и выжидающе посмотрел на прапорщика.
— Помочь товарищу — первое дело, только с техникой… С ней надо на «вы», — проговорил он. — А вы давно дружите?
— В поезде познакомились, когда ехали сюда, — сказал я и задумался.
