Степанов подошел к командному пульту, отстранил меня и выключил подряд все тумблеры.
— Вы что, не видели табличку «Не включать»? Пульт на ремонте. Вносятся доработки.
Я отвел глаза в сторону. Как же, видел, но полагал, что табличка означает не включать без инструктора, а раз я сам определился в инструкторы…
— Как вас теперь допускать к дежурству?
Холодком обдало грудь. Неужели снимут с дежурства? Какой позор!
— Профессор! — злорадно произнес Копейкин.
Так бы и бросился на него, если бы не лейтенант! Такие, как он, всегда в стороне. Но взгляд Абызова, спокойный, уравновешенный взгляд друга, остудил меня.
А Степанов, ловко орудуя отверткой, вскрыл крышку пульта, и на переносице его мальчишечьего лица — а он был всего на три года старше меня — обозначилась хмурая складочка.
— Сгорел блок приема команд, — глухо сказал он, ковыряя отверткой в приборе, — а завтра плановые тренировки.
«Это же срыв занятий, боевой подготовки, — пронеслось у меня в голове, — чрезвычайное происшествие! За это по головке не погладят. Тут не только снимут с дежурства…» Я почувствовал, что лоб у меня стал мокрый.
— Т-т-товарищ лейтенант, — подавленно проговорил я, вытягивая шею и заглядывая внутрь прибора. — Может быть, можно починить? Разрешите.
— Нет, — сухо ответил Степанов, — обойдемся без вас.
По этой короткой фразе и по тону его голоса я догадался, как ему хотелось накричать на меня, может быть, топнуть ногой — неприятность из-за тренажера ему завтра обеспечена, возможно, первая неприятность за короткую офицерскую службу, но он сдержался и, не глядя на меня, произнес:
— Придется наложить на вас взыскание. Идите и вызовите ко мне Буралкова.
Я вышел в коридор и тяжело привалился спиной к стене. Чувствовал я себя вконец измочаленным. Следом из класса выскочил Копейкин.
— Ну и подлянку ты подбросил лейтенанту, — с хохотком бросил он мне.
Я хотел броситься на него, но не было сил.
Отрабатывать наряд вне очереди меня послали на кухню этим же вечером. По дороге из памяти не выходил сожженный тренажер, мучило предстоящее объяснение со старшим лейтенантом Беловым, нашим замполитом. Нет, отныне никаких опрометчивых инициатив, сказал я сам себе и предстал перед заведующим столовой. Пропотевшая зеленая рубашка с погонами прапорщика плотно облегала его могучие плечи. «Ему бы штангу бросать, — неприязненно подумал я, — а он с борщами да кашами возится».
— А почему ко мне? Обращайтесь к старшему наряда.
— Прапорщик Чукавин направил лично к вам.
