Лишь выбрав подходящий момент, она продолжила разговор, начав с лестной для него темы.
— Дело еще в том, что ты умный. Для женщины это важно.
Он иронически поклонился в ответ.
Небо за окном бледнело. Но ветерок, шевеливший развешанное во дворе белье, был еще теплым. Жасинта открыла окно и прямо перед собой увидела две иссохшие, как у мумии, руки, обтянутые веснушчатой кожей, которые тянулись к клетке. Желтая птица испуганно встрепенулась, забилась в угол, но и там не чувствовала себя в безопасности. Охваченная беспокойством, канарейка металась по своей тюрьме. Руки принадлежали старухе с растрепанными рыжими космами. Больше во дворе никого не было. Сиеста все еще продолжалась на улице и за облупленными стенами домов. Когда руки старухи исчезли, птица окунула голову в плошку с водой и запорхала с жердочки на жердочку, радуясь своей мнимой свободе.
— Здесь очень тихо, Васко, но это пугает меня. Точнее, я здесь чувствую себя посторонней, понимаешь? Будто я не в городе.
— Ты хочешь сказать, в чужом городе?
— Не вижу разницы. — Жасинта уселась на старую кушетку — студия напоминала склад ненужной мебели — и погладила его по колену, потом ласково коснулась бедра, отчего Васко вздрогнул. — А каков твой город, любимый?
— Мой город?.. Мой город, наверно, и этот, и другой, в котором живешь ты.
Жасинта сразу сделалась серьезной, пальцы замерли на его бедре.
— Я не совсем тебя понимаю.
— Я имел в виду вездесущность, которую мы обретаем и к которой в конце концов приспосабливаемся. Даже физиологически. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что мы начинаем умирать, едва родившись? Смерть бывает разная и не всякая похожа на медленную деградацию.
— Твои слова, вероятно, следует расценивать как осуждение?
— Я давно уже разучился осуждать. У меня нет на это права. Прежде всего мне следует осудить себя.
— За что?
— За то, например, что живу в твоем городе.
Пальцы Жасинты выскользнули, когда он попытался удержать их на своем бедре.
— Хотя ты этого и не сознаешь, ты все время чувствуешь себя как на сцене. Разыгрываешь представление. Кого ты пытаешься обмануть?
Пальцы Жасинты, которые Васко перехватил, когда они потянулись к лежащей на станке пачке сигарет, стали холодными, вялыми. Он отпустил их.
— Пойдем, Жасинта. Я не хочу больше здесь оставаться.
— Ты разыгрываешь представление… а меня это не отталкивает. Напротив. — Она приблизилась к нему, поцеловала в губы. Глаза ее улыбались. Но он не забыл враждебного холода ее пальцев. — Скажи откровенно, Васко, что ты обо мне думаешь?
